Генри убили. Что это значит? Его больше нет?
Нет же! Это ошибка. Генри жив.
Живот придавил ноги, ожогом — по ногам — горячая жидкость. Её бьёт озноб.
— Ой! — охнула Ирина в трубку. — У тебя воды отходят. Ты рожаешь. Ой! — Она бросает трубку, подставляет под Юлю пластмассовое ведро урны.
Трубка гремит гудками. Ира пытается набрать номер «скорой», а трубка гремит гудками.
— Ты же рожаешь?! Где же все?! Боже, хоть кто-то!
В контору вваливается Митяй.
Почему-то Юля отчётливо, на всю жизнь, запоминает лицо Митяя в эту минуту. Потное, красно-белое, с бегающими глазами. Митяй колышется большим телом. У него — больное, рвущееся дыхание, как будто он в страхе убегал от кого-то много километров, как будто он чего-то сильно боится, как будто сейчас задохнётся.
Льёт из неё горячая жидкость. Ира наконец соображает, что она не положила трубку, бросает её на рычаг.
— Как хорошо, что ты приехал! Юля рожает. Вези её в роддом. Скорее. Что тебя трясёт, как при малярии? Что случилось? Откуда ты? Ты слышал?
— Что «слышал»?
— Генри убили. Посреди белого дня. На территории завода. Что с тобой? Почему ты в таком состоянии?
— Генри убили? — спрашивает Митяй.
И Юля чуть не кричит: «Это ты! Ты убил его! И мчался прочь. Это ты убил!»
Но беспокойный живот с рвущимся из него ребёнком, но горячая жидкость бьют её дрожью и болью, и слова бессильны пробиться сквозь дрожь и боль, они кричат лишь в ней.
Существовало только тело. Оно было не подвластно Юле. Оно вершило какое-то своё — самостоятельное действо и ломало её, заставляло корчиться в схватках. Одновременно возникло острое ощущение небывалого праздника: она создала в себе человека, и этот человек хочет выбраться из её тьмы к ней, с ней познакомиться. Из просто живого существа Юля — в острой боли — превращалась в мать.
Но не так просто оказалось родить человека: схватки продолжались долго, старались поглотить праздник, и очень трудно было удерживать его в себе, и перемогаться — не кричать, как кричали другие женщины.
Только к утру следующего дня она родила девочку.
И сразу после освобождения от боли, как только девочку унесли, вернулось чувство острой потери — убили Генри.
Убили «новые русские». И она — «новая русская», потому что она — жена «нового русского» и только что от этого «нового русского» родила ещё одну «новую русскую».
При чём тут Аркадий? Он не «новый русский», он добр и честен, он пытался спасти Генри. Новые русские — это те, кто убивает, ворует, отнимая у остальных возможность жить.
Озноб возник в ту минуту, как услышала, что убили Генри. И бил её, пока она рожала. И сейчас всё ещё очень холодно. Юля потянула на себя одеяло. Оно не грело.