Одним из самых богатых домов города считался в то время дом банкира Силаса Торонталя.
Его главе, пользовавшемуся влиянием и за пределами Австро-Венгерской империи, исполнилось в то время тридцать семь лет. Банкир и его жена, которая была на несколько лет моложе, занимали большой особняк на улице Акведотто.
Силас Торонталь считался очень богатым человеком, и, по-видимому, не без оснований. Смелые и удачные биржевые операции, крупные дела с обществом «Австрийского Ллойда» и другими торговыми компаниями, значительные вклады, хранящиеся в его банке, должны были приносить ему огромные доходы. Вот почему его дом был поставлен на широкую ногу, а сам он занимал очень видное положение в городе.
Однако Саркани был, по-видимому, прав, и в настоящее время Торонталь попал — быть может, ненадолго — в затруднительное положение. Он, конечно, понёс крупные потери семь лет тому назад, когда франко-итальянская война нанесла удар всем биржам и банкам; а затем после военной кампании, закончившейся разгромом при Садове и вызвавшей падение фондов во всей Европе, а особенно в австро-венгерских городах — Вене, Пеште, Триесте, его дела пошатнулись. В то время необходимость выплаты крупных сумм, положенных на текущий счёт в его банк, поставила его в тяжёлое положение. Но, по-видимому, он оправился после этого кризиса, и если Саркани сказал правду, то, значит, банкир с тех пор пустился в новые рискованные спекуляции, которые и подорвали дела его солидного банка.
Действительно, за последние месяцы Силас Торонталь сильно изменился, хотя он, вероятно, этого не замечал. Выражение его лица стало другим, и он утратил былое самообладание. Теперь он не смотрел людям прямо в глаза, как прежде, а лишь украдкой бросал на них косые взгляды. Эту перемену заметила даже госпожа Торонталь, женщина болезненная, нерешительная, беспрекословно подчинявшаяся мужу и очень мало знавшая о его делах.
Надо признаться, что если бы на банк Торонталя обрушился какой-нибудь серьёзный удар, его владелец не мог рассчитывать на сочувствие общества. Правда, у него было множество клиентов и в городе и во всей стране, но очень мало друзей. Необыкновенное самомнение, тщеславие и заносчивость, с которой он обращался со всеми, не располагали к нему людей, и они сохраняли с ним лишь деловые отношения. Вдобавок жители Триеста считали его иностранцем, так как он приехал из Рагузы и по происхождению был далмат. У него не было в городе никаких родственных связей, хотя он и прожил здесь уже около пятнадцати лет, с тех пор как основал свой банк.