— Нет, он вообще ни слова не проронил, только спросил… какая моя цена. Послушайте, — она с опаской взглянула на медленно вращавшуюся катушку магнитофона на дальнем конце стола. — Вы ведь не обманете старушку Лизз, я бы не хотела, чтобы ящик записывал мой голос. — Она взглянула через плечо на внимательно следящего за беседой капитана Палатазина. — Вы обещаете мне, что не станете потом предъявлять мне обвинения, ведь вы не за этим меня сюда притащили, верно?
— Нет, никто не собирается строить вам ловушку, — тихо сказал Палатазин. — Нас не интересует, чем вы добываете себе средства к существованию. Нас интересует тот человек, который посадил вас в машину вечером, в среду. Одна из проблем, которая мешает нам его выловить, — это то, что вы, дамы, не очень охотно с нами сотрудничаете.
— Ну, а кто тут виноват, а? Брат-закон тяжко нашу сестру карает. А нам ведь тоже надо подзаработать пару долларов, верно? — Она снова томно посмотрела на Палатазина, потом на Риса. — Есть ведь способ и похуже, чем наш, верно?
— Подозреваю, — согласился Рис. — Вы уверены, что правильно назвали эти цифры? Два и семь.
— Ага, все очень точно. Последняя цифра может быть тройкой… или пятеркой. Не знаю.
Рис кивнул и посмотрел протокол, который заполнял по мере того, как беседовал с этой девушкой.
— А буквы? По-вашему, первая была «Т»? А вторая?
Она пожала плечами.
— У меня ведь не было времени стоять там и читать этот номер. Я свою задницу спасала. — Она выпустила еще одну кудрявую струйку дыма в сторону магнитофона. — По-моему, хорошо еще, что я вообще что-то помню.
— Дэйв, — сказал Палатазин Вейкроссу. — Возьми-ка протокол и начни искать по номерным данным, сразу. Попроси Мак-Калафа и Прайса, пусть помогут тебе, как только освободятся.
— Да, сэр. — Вейкросс взял протокол у Риса и вышел.
— Так мне можно идти? — спросила девушка. — Я вам рассказала все, что помню.
— Одну минуту, — ответил Палатазин, подавшись вперед. — Вы сказали… если я точно помню ваши собственные слова, что с этим человеком вам было «зябко». Что это значит?
— Мне обычно все равно, что за люди со мной, — сказала она. — Но от этого типа у меня по коже мурашки пошли. Сначала он был о’кей, только немного тихий какой-то. Я решила, что мотель Каса-Лома и пятьдесят долларов — это неплохо. Но глаза у него были какие-то в самом деле ненормальные, и он все время наклонял голову, словно у него нервы были не в порядке. Потом я, правда, решила, что он как будто к чему-то прислушивается. Понимаете?
— Прислушивается? Было включено радио?
— Нет. Словно он слышал что-то, чего не могла услышать я, и еще он один раз совсем непонятно усмехнулся. Странно так усмехнулся. Ну вот, мы едем, но вдруг, за два квартала до Каса-Лома, он сворачивает, я и спрашиваю, что он надумал, а он молчит. Только вроде как кивает, неприятно. Потом останавливается на стоянке, где раньше была «Семь-Одиннадцать», и глушит мотор. Я решила, что он хочет меня… прямо там, потому что он так усмехнулся. Он… ну, начал штаны расстегивать. Мне вдруг стало как-то зябко, но я подумала, какого черта, что такого? Поэтому я наклонилась, но тут вижу — рука его прыгнула куда-то под сиденье очень быстро. И тут я почувствовала этот запах, вроде алкоголя, но гораздо сильнее. Я не знала, что это было, но только старушке Лизз ничего такого не надо. Я выскочила из его телеги и побежала, потом услышала, как завелся двигатель, и я подумала: «О, Боже, этот извращенец гонится за мной!» И тогда я подумала, что это мог быть сам Таракан. Правда, давно уже никто не попадался, так мы стали думать, что парень или сломал-таки шею, или уехал из города, или заполз в щель. Я успела добежать до угла, и тут серый «фольк» пронесся мимо, повернул направо и все, больше я его не видела. Потом я позвонила своему человеку, и он меня подвез оттуда.