— А потом? — спросил он.
— Он сказал: «Тебе не придется много стараться. Садись, мы поговорим».
Она сделала паузу, глядя на здание, видневшееся в окне за спиной Палатазина.
— Она почти согласилась, 50 долларов — это 50 долларов, верно?
— Верно, — согласился Палатазин. Он смотрел в обеспокоенные глаза девушки и думал: «Малютка, как тебе удается выжить?» Если девушке было больше шестнадцати, он был готов сплясать чардаш перед всем отделом расследования убийств. — Продолжайте, продолжайте.
— Она почти согласилась, но когда начала садиться в машину, то почувствовала какой-то непонятный запах. Что-то напоминающее лекарство, вроде той жидкости, которой… э… папаша Шейлы мыл руки. Он у нее был доктор.
Палатазин записал «Врач?», затем «Работник больницы?»
— Тогда Шейла перетрусила, вылезла из машины и отошла. Когда обернулась, этот парень уже отъезжал. Вот и все.
— А когда ваша подружка начала подозревать, что это мог быть Таракан? — спросил Рис.
— Я сама читаю газеты. Все читают, я хочу сказать. Все на бульваре только об этом и говорят, поэтому я подумала, что в полиции должны узнать.
— Если это случилось во вторник, то почему вы так долго ждали, прежде чем пришли к нам?
Она пожала плечами и начала грызть ноготь большого пальца.
— Я испугалась. И Шейла испугалась. Чем больше я думала, что это мог быть он, тем больше я боялась.
— А ваша подружка не заметила номер машины? — спросил Палатазин, занеся над блокнотом ручку. — Или еще какие-нибудь особенности внешнего вида машины?
Она покачала головой.
— Нет, все произошло слишком быстро.
Она взглянула в спокойные серые глаза этого немолодого плотно сбитого полицейского, который так напоминал ей одного полицейского офицера по делам несовершеннолетних из Холта, штат Айдахо. Только у этого копа смешной акцент, он почти совсем лысый и на ярко-красном с голубыми горошинами галстуке у него кофейное пятно.
— Но на самом деле это был не он, как вы думаете?
Палатазин откинулся на спинку своего крутящегося кресла. Вокруг его головы вились струйки сизого табачного дыма. Эта молоденькая «проституальт» была в точности такой же, как и любая из десятка тех, кого он опросил за последние несколько недель: поблекшая, напуганная, с достаточным количеством соблазнительности, чтобы выжить на панели, но недостаточно сильная, чтобы порвать с такой жизнью. Выражение их глаз казалось одним и тем же: острое, мерцающее презрение, которое маскирует глубоко спрятанную в душе печальную усталость. Все эти последние недели он едва сдерживал импульс схватить этих обитательниц мрачных улиц за плечи, встряхнуть и прокричать в лицо: «Разве вы не знаете, что вас ждет там? Убийцы, насильники, садисты или что-нибудь похуже. Многие вещи еще хуже, чем эти, о которых вы не осведомлены и о которых вы не осмеливаетесь думать, потому что иначе эти мысли сведут вас с ума. Мысли о том, что скрывается в темных тайниках человечества, ждут вас в краю кошмаров, чтобы в удобный момент нанести удар. Самое фундаментальное зло, которое распространяет вокруг себя новое зло и пожирает иное зло, чтобы выжить…»