«…разгоним город сегодня вечером,
потому что больше делать нечего,
и лучше вас никому не разжечь его
в этот Субботний Вечер!
К вам снова возвращается могучий Кала и «Волки» — «Рожденный быть плохим».
Мерида выключила радио. Но завывание «Волков» равно доносилось из десятка других динамиков.
— Рико, — сказала она, на этот раз глядя ему прямо в глаза. — Кажется… — ее губы дрожали. — Кажется, я забеременела.
«Вот дерьмо! — подумал он. — Забеременела? Она сказала, что забеременела?» Он едва не спросил «от кого?», но успел остановить себя. Он знал, что последние три месяца она спала только с ним, исключительно, даже после того, как он снял квартиру в бедном конце Закатного бульвара. Она всегда была приличной верной женщиной. «Женщиной? — подумал он. — Ей только шестнадцать лет. Но во многих отношениях она женщина. Во многих?»
Рико был просто ошарашен, чтобы найти в себе силы сказать что-то. Спортивные приземистые машины казались ему то накатывающими, то уползающими обратно волнами бесконечного металлического океана. Он каждый раз пользовался резиной, и ему казалось, что он осторожен, но вот теперь… «Что делать? — спросил он себя. — Твой большой мачо-мачо сделал неприятность для этой малютки, и что ты теперь думаешь делать?»
— Ты уверена? — спросил он наконец. — В смысле… Откуда ты знаешь?
— У меня… была задержка. Я пошла в больницу, и доктор мне сказал.
— А он не мог ошибиться? — Рико пытался думать. «Когда я не пользовался предохранителем? В тот вечер, когда мы пили, или в тот раз, когда нужно было спешить…»
— Нет, — сказала она, и окончательный приговор в ее голосе заставил что-то болезненно запульсировать в животе у Рико.
— А твоя мать уже знает? Она меня прикончит, когда узнает. Она меня и без того, ненавидит. Она сказала: «Увижу тебя еще раз — застрелю или полицию вызову…»
— Она еще не знает, — тихо сказала Мерида. — Никто больше не знает. — Она тихо, задыхаясь, заплакала, словно душили кролика.
— Не надо плакать, — сказал он слишком громко, потом вдруг понял, что она уже плачет, наклонив голову, и слезы катятся по ее щекам крупными горошинами. Он чувствовал, что должен оберегать ее больше, чем любовник, как старший брат. «Люблю ли я ее?» — спросил он себя. Вопрос, поставленный так прямо и просто, привел его в замешательство. Он не был уверен, что понимает, что такое любовь. Это вроде хорошо проведенной ночи с девушкой? Или это как будто ощущение, что с тобой этот человек всегда рад поговорить немного, легко утешить и подбодрить? Или это что-то вызывающее робость, молчаливое, великое, как будто сидишь в церкви?