Измайлов выжидательно промолчал.
— А ведь с виду-то навроде и неплохие. Рабочие как рабочие. — Я еще у одного из них прикурить попросила. Так он быстренько с вежливостью чиркнул зажигалкой.
— Как эти типы выглядели?
Она надула впалые щеки и замолчала.
— И не припомню как-то. — Свидетельница немного подумала, поморщила угреватый лоб. — Один был крепко сбитый, коренастый. Не шибко высокий. Темноволосый. Возраст? Возраст сорок — сорок пять лет. А другой… — Мунька Лисопедчица скривила рот и, не вынимая папиросу, плюнула на пол, потешно шмыгнула сизоватым от выпивок носом, — …а другой — высокий, широкоплечий. Да, еще усы у него вислые, длиннющие, как хвосты коров. Можно за них как за вожжи ухватиться. Ей-богу. А вот другова у нево ничего не запомнила.
«Когда у человека во внешности что-то кричаще выделяется, многие обращают внимание только на эту особенность, упуская из виду все остальное, — подумал Измайлов. — Видимо, нарочно приклеил такие усищи».
Потом он еще долго расспрашивал о деталях их внешности. Но свидетельница в конце концов вспомнила две примечательные особенности:
— На руке тово, што давал прикурить, навроде круглой наколки, синеватые пятна прямо на запястье. А форма, кажись, у железнодорожников новехонькая. Пуговицы шибко блестели на солнце, будто осколки зеркала.
— Мунечка! — послышался с улицы мужской голос. В открытое окно просунулась нечесанная обросшая голова. — Муня, девушка моей мечты, — запела причудливая голова. Но, заметив Измайлова, обросшие челюсти мужчины плотно сомкнулись. И он сквозь зубы прохрипел: — Опять, подлюга, хахиля молодого приволокла?!
Хозяйка пояснила, что этот парень из чека. Но мужчина вскипел:
— Те жеребцы, с которыми я тебя, сука, заставал в кровати, ржали о том, что в милиции работают. — Мужчина скрежетнул зубами. — Ну, паскуды, я с вами щас разберуся.
Для молодого чекиста было странно все это слышать: ведь хозяйке было около сорока — и ему казалось, что в этом возрасте женщинам ничего такого уж и не нужно.
Женщина заломила руки и побледнела.
— Он ведь бешеный! Ей-богу, бешеный. Поколотит нас. Ты уж беги в окно, а я как-нибудь слажу с ним…
Дверь распахнулась, и в комнату кочетом влетел грузный мужичище. В руке у него был черенок от лопаты.
— Гриня, што ты, што ты! — запричитала Мунька. — Перестань чичас же!
Но ее ухажер, ослепленный ревностью, ничего не слышал и, подскочив к Измайлову, замахнулся палкой. Чекист схватил за спинку старенький стул и поднял его как щит над головой. Удар был столь сильным, что стул рассыпался. А палка выпала из рук нападавшего.