«И что же я не побежал вслед тому неизвестному, шаги которого слышал, когда был на складе?! — раз за разом сокрушался Измайлов. — Если бы я его увидел тогда — вряд ли этот субъект решился убирать завскладом Мюзиева. И не стал бы я подозревать Зуркусова, а так только время потерял. И вот теперь полный тупик!»
Шамиль вскочил и больно ткнулся лбом о косяк. Потом начал метаться по своей комнатушке, за пыльным окном которой еле брезжил рассвет. Спал он в эту ночь всего лишь три часа. «Спокойствие и сдержанность — вот те вечные сцены, на которые публично выходит выступать не сумасбродная злоба, а разум»,— пришли ему на ум слова погибшего председателя губчека Гирша Олькеницкого. И он остановился. Сел на неубранную кровать и повторил вслух слова своего бывшего начальника и наставника. Потом, посидев в растерянности несколько минут, встал и подошел к окну.
Первые солнечные лучи тронули своим нежным розовым светом кромки крохотных, как комочки хлопка, облаков, высоко рассыпанных по всему небу. И казалось, что невидимая рука искусного художника все больше покрывает все пространство розовой и голубой краской. Но когда из-за домов появился краешек солнечного диска, облака начали покрываться серебристой краской. Измайлов наслаждался этой быстрой меняющейся гаммой красок. Он открыл створки окна, и дуновение утренней свежести, будто прохладная прозрачная муслиновая накидка, окропленная росой, коснулось его лица.
«Вот если бы людской разум и тепло их душ источали столько света и тепла, сколько исходит от солнца, то уж точно не было бы преступлений и не нужно было бы искать преступников, — размышлял Шамиль, — когда тепло человеческих отношений раз и навсегда растопит зиму войн, когда весна растопит лед недоверия между всеми народами и настанет любовь и уважение между ними.
И доколь же мы, люди, будем жить во взаимной вражде? До нового всемирного потопа или равного ему потрясения? Пожалуй. Ведь люди разных государств чаще всего объединялись лишь при общих смертельных угрозах. А для того, чтобы человек относился к другим людям как к себе — а без этого всеобщей справедливости для всех людей не будет, — видимо, нужно не одно тысячелетие».
Шамиль не заметил в своих «вселенских» размышлениях, как солнце вскарабкалось на макушки самых высоких тополей и уже заглянуло к нему в окошко. Правда, косые лучи светила легли белыми пятнами еще только у боковой стены и глаза ему не слепили. Но в комнате уже посветлело, и тени, дремавшие по углам, исчезли.
«День пришел — пора работать». Измайлов взял карандаш и изобразил на листке бумаги своеобразную схему событий последних дней. И когда он внимательно изучил эту схему, то получилось, что человек, причастный к убийству завскладом Мюзиева, работает все-таки на железнодорожной станции Казань. Либо он сам непосредственно совершил убийство, либо с его подачи. Причем этот человек давно работает на станции, неплохо знает всех служащих и ему было не обязательно подслушивать их разговор. Возможно, что такая комбинация у него была продумана раньше. И чекисту пришла идея: провести эксперимент — мог ли его подслушать тот неизвестный, что стоял у дверей склада, когда он разговаривал с завскладом, или нет.