Я смотрю на экран монитора, и осознание этого ужаса парализует меня. «Я ошибалась! Я ошибалась! Я ошибалась! Я ошибалась!» Я думала, что в моей семье, в этом маленьком, созданном мной мире, существуют другие правила. Но правила оказались теми же, что и всегда. Я снова вернулась к табличке: «Жирным цыпочкам вход воспрещен!» Вот я в подвале, сижу на плечах парня из братства. Он держит в руках банку с пивом и распевает: «Мы пьем пиво и трахаем баб, и здесь нет места слабакам». Я участвую во всем этом. Я – часть системы, которая считает, что женщин следует высаживать, растить и украшать, а потом использовать, снимать в непристойных фильмах, продавать и смеяться над ними. Секс – это то, что мужчины делают с женщинами или за чем наблюдают, когда женщины делают это друг с другом. Как и эти женщины, я – шутка собственного мужа. Я раскрываю папку и вижу там множество файлов, множество женщин. Здесь хранится целое собрание шуток. Этим компьютером наши дети пользуются каждый день. Я выключаю его, закрываю глаза и изо всех сил трясу головой. Я не могу поверить, что мой муж принес в наш дом такие вещи. Домашние задания детей мирно соседствуют с непристойными роликами – точно так же, как в той черной коробке, где хранились видеозаписи футбольных матчей Крейга и порнофильмы. Я хватаюсь за край стола, чтобы справиться с собой. Мой мозг сейчас взорвется от страха.
А что, если дети уже открывали эти файлы? Они наверняка поняли, что кто-то из их родителей сознательно сохранил эти ролики. Что узнали из них мои девочки? Как они теперь представляют себе, что значит быть женщиной? Как представляет себе взрослую жизнь мужчины мой сын? Каким теперь видится секс моим детям? Боже мой, теперь они отравлены. Они наверняка ощутили боль и стыд – и это слишком тяжелый груз для детей. Я понимаю, что хранение порнографии на семейном компьютере – это все равно что подлить виски в чашку Эммы. Все равно что оставить несколько дорожек кокаина в детской. За такое родителей следует арестовывать! Мне хочется позвонить в полицию. Пожалуйста, заберите моего мужа!
Мне хочется швырнуть этот источник боли на пол и увидеть, как он разлетится на миллион кусочков. Но вместо этого я отодвигаю кресло, мчусь по лестнице и выбегаю на улицу. Мне кажется, что я несусь сломя голову, но ноги у меня слабеют, и я сажусь на дорожку, закрываю лицо руками и рыдаю. Собственное поведение изумляет меня не меньше, чем те ролики, но этот гнев кажется знакомым. Эта ярость кипела, бурлила, постепенно нагревалась – и вот она вырвалась на поверхность. Мой гнев первобытный, всеобъемлющий и древний. Это лесной пожар, с которым невозможно справиться. Это нечто общее и безличностное. Такой пожар способен сжечь весь мир. Безграничность собственной ярости пугает меня, и я решаю сосредоточить ее силу на одном лишь Крейге – я направляю на него лазерный луч.