Старушка тяжело вздохнула и замолчала.
— А у вас? — прервал нависшую тишину Костя. — У вас тоже муж умер?
Поникшая было, Клавдия Васильевна встрепенулась.
— Это было зимой. И не сказать, что холодно было или еще что, но мой Ленечка заболел. Три недели его по больницам провозила — никто не мог сказать, что с ним. И вот однажды легли мы спать…, — ее голос дрогнул. — С тех пор одна и живу — бог-то нам детей не дал. Так и остались мы — две старушки. Сидим, чай пьем, а под окнами жизнь идет. Много чего изменилось с тех пор — Советский Союз пропал, деньги столько раз поменяли. Люди с плакатами ходят, митингуют, а мы на все это сверху смотрим. Годы идут, а у нас все по-прежнему, — она повела вокруг рукой. — Все живем и живем, а для чего? Зачем бог спас нас из блокады и дал такую длинную жизнь? Пенсией нас государство не обидело, да еще блокадные и донорские надбавки. К тому же мы обе Герои труда. А тут еще заботливые люди нашлись. Несколько лет назад над нашим домом взял шефство фонд «Последняя радость». Стали бесплатно давать холодильники и телевизоры. Сначала ветеранам, а потом и до других пенсионеров дело дошло. По справедливости выдавали — по старшинству. Наш управдом за этим строго следит. Этим летом пришла наша очередь. Кларе как старшей, она на десять минут раньше родилась, дали телевизор и печку — ту, которая без газа греет.
— Микроволновку?
— Да. Клара взяла. «А чего, говорит, не чужое беру — заработала», а я вот не стала. Не люблю, знаете, быть кому-то обязанной. Пусть даже от чистого сердца дарят, но я с детства такой гордячкой была — брала только то, что сама хотела. Считала, если дают, значит им от меня что-то нужно. В общем, отказалась. К середине лета, когда самая жара наступила, смотрю, что-то Клара моя сама не своя ходит — похудела, посерела, согнулась вся. А ведь до тех пор нас близняшек мало кто различить мог. Теперь же она годилась мне в матери. Что делать? К кому обратиться? С тех пор как врачи моего Леню залечили, я к ним ни ногой. Побежала по знакомым — благо дом большой, а те знакомые сами такие же как Клара — в одночасье лет на двадцать постарели, а потом один за одним стали отходить. Не проходило недели, чтобы у нас кого-нибудь не хоронили. «Ну», — думаю. — «Если ничего не делать, скоро и моя сестренка вслед за ними отправится». Взяла я Клару и отвезла в пансионат. Вы не поверите, но уже через неделю ей стало лучше. Вернулся румянец, глаза засияли, появился аппетит, с скоро нас, как в старые хорошие времена, снова было не отличить.
Клавдия Васильевна замолчала, и на этот раз пауза затянулась дольше обычного.