Санька сел на бревна верхом, спустив босые ноги в торопливую воду. Котомка сползала с плеч, и он то и дело вскидывал ее за спину. Мимо плыли в кипучей зелени берега. Над обрывом ярым цветом пенились кусты черемух.
Друть кидала плотик с гребня на гребень, крутила в широких суводях. На излуке река вытолкнула шаткий плотик в тихую заводь. Выбравшись на песок, Санька надел куртку и по едва заметной тропинке зашагал прочь от берега.
Неожиданно впереди послышалось короткое ржание. В ельнике стояла оседланная лошадь. Шагах в пяти от лошади лежал человек, прижав к груди окровавленную руку. На выцветшей гимнастерке расплывалось багровеющее пятно. Крепко сжаты белые обескровленные губы, над ними натопорщились черные усы.
Санька наклонился над усатым партизаном и замер: и бровастое лицо, и волнистый чуб — все было знакомое. Только вот усы приклеились чужие. Их Санька не видел прежде на моложавом лице.
— Андрюшин! — прошептал Санька и опустился на корточки возле раненого.
Андрюшин поднял отяжелевшие веки и глянул на Саньку глазами, налитыми болью и тоской.
— Саня? — выдохнул он вместе со стоном. — Беги в отряд. Немцы Селибу жгут… Карательный отряд… На двадцати трех машинах… С пушками… Кастусь там остался… Не успел переплыть… Меня вот обстреляли…
Санька таращил недоумевающие глаза на разведчика. Ведь дед Якуб сказал, что Кастусь уехал в отряд… Как же так? Почему ж он не успел переплыть Друть?
— Бери моего коня и скачи по этой тропе… — проговорил Андрюшин, сдерживая стон. — Там будет мостик… Свернешь налево… по-над оврагом…
Здоровой рукой он потянулся к кармашку на груди, достал оттуда свернутый вчетверо листок бумаги.
— Передай донесение. — Он сунул записку Саньке в руку.
Рыжий тонконогий конь километра полтора бежал машистой рысью, а потом вдруг рванулся в намет. Санька подпрыгивал в скрипучем седле, сжимая в руках ременные поводья. Ветви лещины больно хлестали по лицу, обдавали холодными брызгами росы.
Так он скакал полчаса, а может и час, но ни мостика, ни оврага не было впереди. Он натянул поводья, и разгоряченная лошадь пошла, отфыркиваясь, крупным сбивчивым шагом.
Где-то в лесной глухомани протяжно стонало дерево-скрипун. Казалось, кто-то затерялся в непролазных дебрях и не может выбраться на дорогу. Просит о помощи, захлебываясь утробными всхлипами. Санька хлестнул по боку коня и припал к луке.
Лес — медноствольные корабельные сосны — кончился сразу, будто кто разрубил хвойную чащу на два зеленых массива. А в этом разрубе возник звонкоголосый ручей и через него — бревенчатый мостик. От мостика уползали две тропы. Одна — в белоногий березняк, другая круто поворачивала влево и терялась в кучерявом ольшанике. Санька свернул налево, в зыбучий наплыв листвы.