— От обезьяны повелись люди на земле, — уверенно опровергает Санька Верещаку. — Миллион лет назад… Учитель географии говорил, Осип Осипыч. А он от Дарвина узнал.
Верещака исподлобья глянул на мальчишку.
— Дарвин безбожник и еретик. Вознес хулу на бога. За это он в геенне огненной горячую сковороду лижет языком… А Осип Осипыч ваш — христопродавец, внушал отрокам сатанинские помыслы. С коммунистами якшался. А они все — богохулы…
Помолчал. Собравшись с мыслями, спросил, злобно выкрикивая слова:
— А отчего теперь обезьяны не родят людей?
— Тех обезьян нынче и в помине нету, — не сдавался Санька. — Они тогда же все в людей превратились…
Ктитор ухмыльнулся:
— Превратились… Ишь, как задурачили детишек! Богохулы! Ты слушай, что я тебе скажу.
Дремлет у костра Санька, а ктитор все каркает:
— …И возговори Авель утробному брату Каину…
Санька закрыл уши рукавом стеганки. Но слова Верещаки, назойливые, как мошкара, лезут под стеганку. Сморил мальчишку сон, а гнусавый ктитор все вещает…
Перед восходом солнца прошмыгнул в кусты приблудный ветер, залез к Саньке под рубаху, щекочет холодной пятерней. Вскочил Санька, запахнул стеганку, топчется. Ежится от холода: с Друти туман ползет, знобью дышит…
Возле потухшего костра спит «божий человек». Ноги раскинуты ножницами, косматая голова на хомуте лежит.
Санька разгреб золу — дышит огонь. Кладет на красные угли хворост, еловый лапник. Зеленый дым пошел низом, цепляется за траву, за щетинистую бороду ктитора. Морщится Верещака, чихает, поднимает голову. Ищет глазами восток, крестит лицо, заросшее дремучим волосом.
— Роса… Пырей косить в самый раз. Без росы он — как проволока. Хоть топор бери…
Верещака вытаскивает из-под телега косу, ставит ее носком на пенек, шаркает бруском вдоль звонкого жала.
В пойму пришло солнце, сгребло в охапку кудели тумана, в камыши прячет.
Валит ктитор зеленый стеблестой. А Санька скошенную траву в телегу таскает. Отнес беремя, за вторым идет.
Шмыгает в траве коса, как медянка. Смотрит на нее Санька, завидки берут — самому хочется за косье взяться. А «божий человек» понукает:
— Сгребай!
Ушел ктитор запрягать Гнедка, а Санька — косу в руки.
— Вжик-жих!.. — валится пырей к ногам.
— Вжик-жих!.. — звенят подрезанные стебли.
Хорошо. Аж дух захватывает. Будто крылья выросли за спиной у Саньки. Отступает свирепый пырей, пятится к ельнику. А ну-ка еще раз — пошире.
— Вжи-дзинь… — всхлипнула коса, хрупнула по самую пятку. Из травы пень березовый торчит. Возле него обломок косы, весь в зазубринах.
А тут аккурат и Верещака подъехал на мерине. Поймал Саньку за ухо кургузыми пальцами, крутнул — из глаз искры посыпались. Вырвался Санька, в прибрежный лесок юркнул. А оттуда в Дручанск подался. Пускай один косит, ежели так…