— Красноармейцам, — ответил Санька. — Они в этом лесу прячутся. Трое…
— Пулемет я унес в отряд, — сказал Кастусь, вставая. — А красноармейцам передайте, пускай за Друть пробираются. Там встретят, кого надо…
6
— А ну, милок, поди-ка в избу!
Владик вздрогнул: в голосе матери звучала угроза. Глянул исподтишка — стоит она в сенцах, на пороге, держит в руках его полосатые брючишки, заляпанные грязью. Губы сердито сжаты, глаза узкие, как щелки.
Так, с прищуркой, она смотрела на Владика, когда он стер в дневнике двойку и вписал пятерку. Это было полтора года назад, Владик тогда учился в четвертом классе. Рушником хлестала. Не больно было, а он плакал. От досады…
Смекнул Владик — задаст она ему нынче выволочку. Где, спросит, ночь пропадал? Где брюки вывозил? Сочиняет Владик наспех ответ в мыслях: у Саньки, мол, ночевал… Заигрались с ним в лапту. Спохватился, а на дворе уже стемнело.
Тут Владик вывернется, ускользнет от беды… А как про брюки соврать? Эх, не догадался выстирать, к приходу матери высохли бы… Завалился дрыхнуть. Потом удочку ладил. Вместо порванной шелковой лески свил из конского волоса. Только грузило не успел прицепить…
Он с опаской поглядывает на мать и нехотя наматывает леску на можжевеловую рогулину.
— Долго буду дожидаться? — понукает мать.
— Айн момент! — пробует шутить Владик.
Ставит удилище к повети и, поддергивая трусики, идет к сенцам. Мать ведет его в избу, показывает записку — ту самую, что Владик нашел в дупле.
— Кто писал?
— Не знаю…
Мать сощурила глаза, ехидно усмехается:
— И насчет патронов не знаешь? Где берешь их?
— Какие патроны? — притворно удивился Владик.
Мать не слушала, как Владик божился и оправдывался, сочиняя на ходу небылицу про злосчастную записку.
— На виселицу захотел, идол! И мать свою туда тянешь!
Она выдернула из брючишек желтый ремешок.
Вжикнул он над Владиковой смуглой спиной. Ужалил остро, как оса.
— Вот тебе за патроны! Вот! — приговаривает мать. — А это за наган!..
Горит у Владика спина, будто припекают ее чем-то горячим. А ремень все вжикает… Владик растерялся. Откуда ей известно про наган? Неужто Верещака узнал его?..
— Ты украл наган? — наседает мать. — Говори!
Признаться? Нет уж… Пускай всю кожу измочалит на спине, не скажет Владик.
Он увертывается от ремня, а сам все думает, что сказать матери, чтоб поверила. Сказать: «Честное пионерское, не брал»? Нет, пионерское тут нельзя…
— Молчишь? — допекает мать.
Изловчилась, приласкала поперек спины ребром ремня. Взвизгнул Владик от пекучей боли, прыгнул по-кошачьи на кровать и вдруг выкрикнул такие слова, которых у него и на уме-то не было: