Черные непроницаемые глаза воровато бегают: то по толпе шмыгнут, то на учителе задержатся.
— Господин Верещака выдал нам коммуниста! — Фок ткнул пальцем Осипа Осипыча. — Этим самым он оказал услугу германскому командованию… Мы ценим тех, кто с нами сотрудничает, и вознаграждаем за честную работу… Сей момент господин Верещака получит тысячу марок за поимку коммуниста… Янецке, ком хир 7! — позвал Фок казначея.
Поднявшись на помост, казначей раскрыл желтый портфель, вытащил пачку оккупационных марок. Отсчитывая деньги Верещаке, он то и дело поплевывал на пальцы. Ктитор завернул в тряпицу отсчитанные ему деньги, спрятал их в карман, а потом, сняв картуз, поклонился Фоку.
За Санькиной спиной, в толпе, негодующий ропот:
— Иуда!
— Продал учителя…
— Вот он какой, «божий человек»!
— Ягненком прикидывался…
— Душегуб!
Верещака и казначей сошли с помоста, а Фок шагнул к учителю и громко, чтоб слышали дручанцы, сказал с издевкой в голосе:
— Разрешаем господину учителю покаяться перед согражданами…
Осип Осипыч, стоявший в глубоком раздумье, вдруг очнулся, вскинул лицо с седенькой бородкой кверху и весь подался вперед, будто хотел шагнуть в людское скопище, к народу, которому отдал всю свою жизнь без остатка. В его глазах вспыхнули синие огоньки, а на лице вдруг затеплилась такая знакомая Саньке улыбка. Он дернул левым плечом, видно, по привычке хотел поднять руку, как обычно делал в классе, перед учениками, требуя внимания.
— Дорогие мои соотечественники! Каюсь перед вами…
В притихшей толпе отчетливо слышалось каждое слово учителя. Он запнулся вначале, а потом голос его зазвучал над площадью спокойно и ровно.
— Каюсь… Мало сделал для вас за свою жизнь! Непоправимо мало!.. Я пробуждал в детях любовь к нашей Родине, к ее богатствам… Но это — так немного… Так немного…
Фок повернул злое лицо к Осипу Осипычу, что-то отрывистое свирепо выкрикнул. И тогда учитель географии вдруг заволновался, начал бросать в толпу торопливые слова:
— Меня тут назвали коммунистом… Я рад… Я хотел бы умереть коммунистом… Всю жизнь шел к этой цели…
Осип Осипыч внезапно повернулся к Фоку и, видно, боясь, что ему помешают высказать самое сокровенное, зачастил, сбился на скороговорку:
— Вы меня обвинили… О, если б я совершил!.. Но такой подвиг мне не под силу… Стар я… Немощен… Преклоняю свою седую голову перед теми героями. Верю в их мужество…
Фок ударил его по лицу кулаком, обтянутым коричневой перчаткой. Накинул ему на шею удавку и махнул рукой водителю.
— Верю!.. — крикнул уже из петли Осип Осипыч.
Грузовик рывком выскочил из-под перекладины. Веревка стащила учителя с помоста, и его маленькое сухое тело повисло над пригретой мостовой. Вот его ноги, обутые в черные штиблеты, задвигались в воздухе, ища опору. Потом подтянулись острыми коленками к самому животу и вдруг затряслись, как в ознобе…