- Конечно.
- А почему ты делал вид, что не замечаешь меня? подозрительно спросил заяц.
- Тебе же нравится прятаться, - ответил колобок.
- Я не прячусь, я избегаю, - уточнил заяц.
- Вот я и не мешаю, избегай, пожалуйста, если нравится. Каждый должен делать то, что ему нравится.
Зайцу почему-то захотелось препираться, он почувствовал в себе склонность к сваре. И ему стало обидно за себя. Ему не понравился колобок. Все складывалось не так как предполагал заяц: он надеялся, что колобок по своей природе вечно пожираемый, должен был чувствовать хищническое основание мира и потому избегать его и брезговать им, прочно и глубоко таить в себе надежду и упования на нечаянное открытие новых иных принципов самоорганизации, может быть веру во врата к тем аспектам вселенной, где царит беззлобие, радушие, безоглядная умиротворенность; заяц из того, что он слышал о колобке, верил уже было ему, он ждал брата, которому все можно высказать: весь драматизм своей судьбы, все усилия, ушедшие на самосохранение и самоорганизацию и, наконец, поведать понимающему о своей неизбывной мечте перестать быть тем, что, он, заяц, есть. И стать для мира чем-то совершенно пленительно иным: стать именем, а не существом.
И вот тут-то зайца уязвила догадка: он немо заподозрил, что колобок и есть воплощение той мечты, которая сопутствовала зайцу всю его жизнь, догадка о том, что колобок сущность, а не существо, что уже при самом своем рождении и появлении в мир, колобок больше имя, чем тварь, колобок - это ноумен, а заяц - все еще феномен. И тогда уже совершенно трезво заяц оценил и ситуацию. Ему стали понятными и раздражение, которое на него накатило так неожиданно, и нарастающая тяга в зайце к сваре - все это происходило от того, что встретились два существа принципиально различной организации, может быть даже субстанционально несовместимые космические ингредиенты, которые при других обстоятельствах просто аннигилировали бы друг друга.
И тут произошло совершенно чудовищное, чего заяц себе и представить бы не смог в других условиях: ему на мгновение вдруг стало жаль себя, своих потраченных впустую усилий на изменение себя, в следующий момент в нем, в зайце, по всему телу прокатил холодный судорожный страх, которого он не испытывал уже много лет, и затем его чуть не убила самого дикая неконтролируемая ярость, зайцу захотелось броситься на колобка, разодрать его и сожрать. Приступ был таким могучим, что у зайца заныли и одновременно как бы зачесались зубы, он не заметил, как шерсть его встала дыбом и посерела, глаза налились кровью. И если бы не уши, то он походил бы больше на оскорбленную рысь, чем на зайца.