Как говорит Берни Скиннер – и в этом он похож на любого домовладельца – после того, как в третий раз объявит о закрытии: «Вам что, податься больше некуда?» – с такой неожиданной свирепостью, точно хочет оскорбить своих собственных клиентов, точно и впрямь ненавидит всех пьянчуг и бездельников, и самое худшее, в чем можно обвинить человека, – это то, что ему негде приклонить голову.
Мне всегда грустно ездить по таким заведениям. Забирать кого-то из одной тесной коробки только затем, чтобы уложить в другую. Как будто у человека с самого начала не было никаких шансов, и если сосредоточиться, можно было бы услыхать, как заколачивают фоб, задолго до моего появления. Однажды мне пришлось увозить заключенного. Его звали Уормвуд Скрабе. Сердечный приступ, пятьдесят один год. Я спросил надзирателя: «За что его посадили?», и он ответил: «За убийство. Прикончил жену три года назад. Теперь выходит, что получил пожизненное». Или дождался помилования.
Преступники и отверженные тоже умирают, как и те, кого упрятали подальше и забыли, и тогда на сцену с неохотой вылезает какой-нибудь родственник. И ты никогда не спрашиваешь их – не твоя это забота, – что, собственно, значит для них эта смерть. Хотя иногда видишь, что не так все просто и гладко, как они надеялись, и дело отнюдь не сводится к благополучному избавлению. Но ты должен просто организовать нормальные похороны с соблюдением всех приличий и уважения к покойному, этого заслуживает любой. А в душу лезть ни к кому не надо.
В нашей профессии учишься держать рот на замке.
Там были кирпичные стены, ворота, и подъездная аллея, и деревья, и клумбы, – в общем, если забыть, что ты на окраине Лондона, можно было бы принять это место за чью-нибудь загородную усадьбу. Правда, главное здание этой усадьбы напоминало большой барак старого типа с решетками на окнах, а внутри стоял обычный для больниц кисломолочный запах и тянулись обычные скрипучие коридоры, по которым, как обычно, катали дребезжащие тележки.
Дежурная проверила мое удостоверение и бумаги, и я подумал: когда-нибудь вот так же приедут и за Джун, с такими же документами. Увозить тело. А до этого крупных событий в ее жизни не предвидится. Дежурная взяла трубку и набрала номер, а потом посмотрела на меня, как смотрят, когда слушают телефон: вроде бы куда-то мимо и в то же время не сводя с тебя глаз. У нее была прическа-перманент, волосы жесткие, как проволока, а на шее висела цепочка с очками, и я подумал: она здесь уже достаточно давно, чтобы смотреть на всех сверху вниз, подозревать каждого в каком-нибудь неблаговидном умысле. Достаточно давно, чтобы решить: если бы начальницей была она, все крутилось бы гораздо лучше. Острый нос, скептически поджатые губы. Она держала трубку около уха и явно начинала злиться, что ее заставляют ждать, и злиться на меня за то, что я вижу, как ее заставляют ждать, и я подумал – иногда у меня проскальзывают такие мысли, они помогают мне успокоиться: и ты когда-нибудь тоже, милая. И за тобой кто-нибудь приедет.