Позабыв обо всем, Яго укутал ее в объятия и снова принялся целовать – в лоб, в щеки, в уголки глаз, дуя на ее ресницы, пробуя на вкус губы, шею, плечи, спускаясь все ниже. Девушка не выпускала его руки. По ее телу иногда пробегала дрожь, и Яго радовался отклику, пусть и не такому страстному, как ему бы хотелось. Наконец ее тело стало отзываться на прикосновения его ладоней, само ластясь и приникая к ним. Она будто плавилась в его руках. Яго горел не меньше – от того, что владеет ею, как скрипкой знаменитого мастера, срывая со струн-губ тихую музыку стонов.
Ягорай догадывался, что будет у Зои первым мужчиной, но все равно изумился и обрадовался, ощутив преграду. Девушка стала для него глотком чистой, никем не замутненной воды, и это чувство оказалось восхитительным и трепетным, оно удерживало его от порывов страсти, от резких движений, хотя внутри все кипело, стремясь к разрядке. Кажется, она не почувствовала боли, когда он вошел. Легкая улыбка коснулась губ волшебницы и сменилась капризной гримасой ожидания – его девочка хотела сильных ощущений, и не важно, что, подсознательно стремясь к ним, она рвалась не к удовольствию, а к вехам, указывающим обратный путь – из холодного бесчувственного небытия в мир, полный тепла, любви, прикосновений. И когда ее тело, поющее его страстью, выгнулось дугой, а сквозь губы прорвался стон, полный страсти, чернота в ее глазах истаяла как туман над рекой, гонимый полуденным солнцем…
Яго повернул Виту к себе спиной, обнял, укрывая от гуляющих по чердаку сквозняков, и, уткнувшись ей в затылок, вдыхая тот самый, травяной, диковатый и пьянящий аромат, шептал еле слышно: «Позже ты познаешь сладость единения, моя девочка с рысьими глазами! А сейчас прости мне то удовольствие, что получил я, пытаясь тебя спасти. Прости, что не смотрела мне в глаза, когда я любил тебя, не шептала мое имя, как я выдыхал твое!.. Прости».
Вита, как котенок свернувшаяся клубочком в его руках, спала спокойно, дышала глубоко, и веки наконец прикрыли ее глаза, принявшие обычный человеческий цвет.
Как ни хотелось Яго лежать так до скончания времен, ему пришлось покинуть девушку, отринув мысли о будущем. Одевшись, он спустился вниз, избегая смотреть в глаза товарищам, которые суетились в горнице, приведенной в божеский вид. В натопленной печи уже доходило в большом «семейном» горшке жаркое, распространяя дивный аромат. В сенях тролль, судя по звукам, разделывал чью-то тушу, а неугомонный божок читал ему лекцию по анатомии млекопитающих. Барс все еще спал, на этот раз на боку, расслабленно откинув мохнатые лапы, однако нос его время от времени подергивался, реагируя на запахи пищи.