Ныне Федор чертил по заплесневелой столешнице малым испанским клинком с тонким жалом (стилетом сей ножик звался, сотник его на Москве за хорошие деньги купил), набрасывал по памяти расположение башен и ворот Коломны-города. Несколько человек бойцов, кто в Коломне ранее бывал да воевал здесь, за спиной его теснились, по памяти советы давали. Тут же и оруженосец рожновский был, холоп Силка Гладкий, парень сметливый и расторопный, он в Коломне о прошлом месяце побывал. Только ему не до укреплений тогда было: он жену коломенского торгового человека на Москве соблазнил, тайно миловаться к полюбовнице приехал, она его в сенном сарае прятала. Однако много полезного мог Силка порассказать – о чем мыслят коломенские посадские людишки да каково им живется, какие у них беды и обиды. Болтлива была полюбовница его, все городские новости растрещала, пока они запретной страстью тешились.
– Не продохнуть вовсе стало мужам коломенским от стрельчишни московской, кою за Маринкой в догляд прислали, – рассказывал Силка. – То имот[66] отберут, то лавку развалят, то и вовсе пограбят беззаконно или девку снасильничают. А кто противится – бьют нещадно, пятерых али шестерых, сказывали, до смерти убили…
– Ясное дело, от скудности да с голодухи лютует стрельчишня, – пробасил Васька Валуев, который был справедлив. – Их небось вовсе без кормления с Москвы прислали, а воевода деньги с города[67] зажал…
– Они сами воеводу зажали! – непочтительно перебил Валуева Силка, исполненный важности от чувства своей полезности. – Говорят, сидит воевода в своих палатах, шагу ступить боится, а заправляет всем полковник стрелецкий али полуполковник, запамятовал, как его?
– Мне ведомо, Митька Бердышев у московских стрельцов в Коломне в начальных людях, – сказал Федор. – Мы с ним старые знакомцы, в ополчении князя свет Дмитрия Михайловича Пожарского вместе под Москву подступали. Он сотником тогда был, пару раз в бою бывали вместе, потом выпили, как водится. Отменный сотник был из Бердышева, смелый. Только больно славу и победу он любил, ради того стрельцов своих не жалел, говорил: «Душу свою положу, братию всю положу, а в начальные люди выйду!» Вышел, значит. Вернее, отыскал себе высокую руку, которая его в полковники вывела.
– Набольшего боярина Шереметева то рука, – уверенно заключил Ванька Воейков. – Он у нас всем заправляет! И посылал он Бердышева сего на Коломну не для того, чтобы он хоть малую часть города из руки своей упустил. А Маринкина башня – часть наиважнейшая! Не впустит он нас добром, братцы, чует мое сердце…