– С затына дверь-то была, – возбужденно крикнул Федору Ванька Воейков, размахивая каким-то мочалом, которое при ближайшем рассмотрении оказалось отхваченной у стрельца бородой. – Караульщики затвориться успели, да разве нас-то удержишь?!
– Эй, вы там православных, часом, саблями не искромсали, душегубцы? – всерьез обеспокоился Федор.
В ответ Ванька только засмеялся, и оскал его острых желтых зубов показался совсем волчьим:
– Ты ж наказывал смертью не бить, сотник! Плетьми да обухами стрельчишню на двор погнали… Десятник бердышом отмахиваться удумал, так я ему бородищу-то саблюкой подкоротил!
Федор неодобрительно покачал головой: здесь, в окружении пяти сотен московских стрельцов, столь возмутительного обращения с их бородами лучше было бы избежать.
– Ладно, Ванька, ступай на двор, прикажи оружные караулы вкруг башни поставить, – распорядился он. – Коли коновязей нет, пускай холопы коней к заборам да к тынам вяжут. Колодец тут где?
– Возле монастыря…
– Худо, далековато идти станет. Ну да все одно пошли холопов с ведрами воды принести, коней выпоить. Пускай большой ватагой идут, при оружии, да первыми ни стрельцов, ни людишек местных не задирают!
– Понял…
– Понял, так ступай и гляди в оба! Чаю, скоро от стрелецкого головы сюда с хлебом да с солью пожалуют… Обо всем тотчас мне доноси!
Воейков поправил саблю и поскакал вниз, а Федор обернулся к своему молодому провожатому. Стрелецкий сотник глядел тревожно и невесело.
– Почто твои люди моих побили? – укоризненно спросил он. – Господин полковник этого не попустит! Беде быть, а может – и крови, упаси нас святые угодники…
– Полковнику вашему я сам ответ дам да спрошу, чего его люди воле государевой противились! – огрызнулся Рожнов. – Ты давай, друг, веди меня, показывай узилище, где Маринка сия томится. До нее у меня царево дело!
Вместо ответа молодой стрелецкий начальник вынул из-за пояса связку глянцевых от долгого употребления ключей и молча кивнул на малую дверцу, примостившуюся в простенке между двумя лестницами. Федор потыкал кулаком толстую железную обивку двери, взвесил на руке тяжелые языки засовов.
– Два запора накладных, замок врезной, работы, я чаю, немецкой, – усмехнулся почти презрительно. – Кабы вы башню так запирали… Надежно же вы, православные, от бабы бережетесь!
Караульный начальник вдруг бросил на Федора предостерегающий взгляд, в котором холодной змейкой скользнул жуткий страх перед непознанным:
– Погоди входить, сотник! То не просто баба… Колдовка она, кудесница! Сам слыхал, как она там день и ночь на богомерзком языке некие тайные слова читает! Ты прежде Богородице помолись да пальцы сделай вот так, чтоб от лукавого огородиться! – Он показал кулак со смешно оттопыренными рогаткой указательным и мизинным пальцами. Федор невесело рассмеялся: