– Не трусь, вояка! Баба она, просто баба. Доподлинно сие знаю, я ее и прежде видывал. То она молитвы латинские читает. Если, конечно, в уме от горя не повредилась и невесть что бормотать не начала…
Федор решительно откинул засовы, провернул ключ в замке. Его люди с нескрываемым любопытством толпились за спиной – всем было охота взглянуть на знаменитую «воруху Маринку». Пришлось прикрикнуть: «Чего вылупились?! Караулы ставить да коней вязать ступайте!» Подождал, пока по лестницам стихнет топот сапог и лязг оружья, еще раз обернулся на молодого стрелецкого начальника, подмигнул ему, распахнул дверь и шагнул за порог.
Сотник ожидал, что каморка пленницы будет не бог весть какой просторной, но тот крошечный чуланчик, в котором он оказался, живо напомнил ему место не жизни, а последнего упокоения – могилу или, скорее, каменную раку, в которую навсегда опускают царственные останки. Вытянутых в сторону рук почти хватило, чтобы достать до сырых стен. Узенькая бойница, скупо пропускавшая лучик света, и та была до половины заложена свежим кирпичом. И тем не менее в этой келийке нашлось место для грубого деревянного ларя, покрытого колючим соломенным тюфяком и старым лоскутным одеялом. Он, как видно, служил пленнице и постелью, и хранилищем ее скудного скарба. Две женщины, черты которых Федор не сразу различил в полутьме, сидели на убогом ложе, крепко держась за руки. Увидев вошедшего вооруженного человека, одна из них, повыше и покрепче на вид, порывисто вскочила и подалась ему навстречу, словно пытаясь закрыть подругу собой.
Федор сделал рукой успокаивающий жест и еще раз, несколько оторопело, обернулся к молодому стрельцу:
– Слушай, брат сотник, а две-то их почто? И впрямь колдовство…
Тот, словно спохватившись, поспешил пояснить:
– А, да это Аленка, прислужница, с девичьего монастыря ходит за Маринкой доглядывать, прибирать. Мои-то людишки ее, должно, в келийке сдуру и затворили!
Теперь Федор и сам мог разглядеть девушку. Еще совсем молоденькая, с милым полудетским круглым личиком, но рослая и крепкая, как видно, давно привычная труждаться и сносить лишения, она была облачена в простенькое домотканое платье. Светловолосую головку с дерзко высыпавшимися на лоб прядями покрывал длинный плат вроде монашеского апостольника, но из дешевой небеленой холстины, выдававший невысокое положение своей обладательницы в монастыре – нерясофорная послушница, а то и просто служка. Девчушка сразу понравилась Федору, вернее, понравилась та смелая горячность, с которой она бросилась на защиту своей подопечной. На нее, верно, можно будет положиться.