– А если не хотела, так ты сотника за его coup de grâce поблагодари! Завтра же поблагодари! И помни – если здесь ты можешь на кого-то надеяться, то только на него! И стрельца того, что в башне службу несет, – прости. Он тебе поможет.
Марина хотела еще так много сказать Димитру, но не успела. Исчезла тронная зала Московского кремля, исчез Димитр. Видно, ненадолго он заглянул в ее сон – побрел дальше своей небесной дорогой. Где он сейчас, в какой обители Господней? Быть может, пора догнать его, окликнуть, уйти с ним прочь из этого жестокого мира?.. Или еще не пора?
Марина проснулась. Там, за стенами ее темницы, наступал рассвет. Там всходило солнце. А здесь – только холод и полумрак. Какой сейчас день, какой месяц? Надо спросить у Аленки, которая спит рядом, в оружейной. Ее последняя добровольная спутница, почти сестра. Раньше Марина ее об этом не спрашивала. Было все равно. Просто еще один день на пути к смерти. И какая разница – что там, за стенами, дождь или снег? Сейчас ей почему-то мучительно захотелось узнать, какой сегодня день.
«Наверное, Господь наказал меня за гордыню. Я так хотела стать королевой, стремилась к роскоши и власти. В моей душе не было смирения. А теперь хочется выть – как волчице, у которой отобрали волчонка. Отобрали и убили!…»
Марина громко застонала – на полпути между сном и бодрствованием. Проснулась Аленка, присела на постели, спросила:
– Что с вами, Мария Юрьевна, неужто сон дурной привиделся?
– У меня больше не осталось добрых снов, Хелена.
– Давайте, Мария Юрьевна, вместе поплачем, – предложила Алена. – Может, вам и полегчает тогда…
– Давай, милая…
Служанка присела на постель к госпоже, обняла ее, и они застонали-завыли вместе, в голос.
За дверью послышался шум, возня, шаги. Потом кто-то открыл засовы, вошел в оружейную. Марина вгляделась – в дверях стоял сотник.
– Что ж вы в голос плачете, воительницы? – сочувственно спросил Федор. – Вчера так на меня бросались – думал, впору осадное положение вводить. А нынче воете, как дети малые! Не пойму я вас никак…
– У всякого человека есть мгновения слабости, – гордо ответила Марина.
– Несчастная она, Мария Юрьевна! – плача, объяснила Аленка. – У нее сына убили! У-у-у!
– Что ж мне делать с вами?… – вздохнул сотник. – Не я воренка убивал – сами знаете!
– Не воренок он, а царевич Иван Дмитриевич! – отчеканила Марина. – Запомни, пан!
– Прости, пани, сорвалось… Ради Христа, прости! Все так несчастное чадо твое называют, и я за всеми повторил, по привычке!
Марина вырвалась из обнимающих рук Аленки, подбежала к Федору, снова стала перед ним, как вчера – близко-близко, глаза в глаза.