Подошла Марина, присела рядом, набросив полотенце.
– Я вижу, ты добрый. Женщин трудно понять, они сами не понимают, что имеют, чего хотят. Когда рядом любимый мужчина, грустят, боясь его потерять. Готовы мучить, лишь бы самим не страдать. Хочу заставить его ревновать. Поцеловала тебя и еще хочу поцеловать. Не знаю, почему, просто ты вызываешь нежность. Я чувствую, что если захочу, ты потеряешь голову. Вот он не хотел, а я потеряла.
Она провела кончиками пальцев по моей щеке, закрыла глаза, тихо выдохнула, отстранилась и легла на спину.
– Пора наполнить бокалы! – почти кричал Александр, активно растираясь полотенцем. – Меня посетила отличная мысль. После завтра уезжает твоя соседка Таня, предлагаю устроить у нас на горе прощальный вечер.
– Не знаю, согласится она так сразу на вечеринку, но попробую уговорить. При условии, что вы за нами зайдете, и мы предварительно прогуляемся.
На этой мажорной ноте мы допили вино, собрались, проводили Марину к частному домику, где она снимала комнату, пожелали приятных сновидений и двинулись в обратный путь.
Мы перебрались в Зеленодольск. Последние эшелоны прорывались из Ленинграда с боями, немцы взяли город в кольцо. Папа уехал раньше нас, ему дали какое-то важное задание, и мы уже думали, что за нами никто не приедет, но около часа ночи позвонили в дверь, вошли мужчины в черных плащах, помогли погрузить вещи, посадили нас в машину и привезли на вокзал. На вокзале было много военных, они проверяли у всех документы. Мама сказала, что наши соседи возвращались в Ленинград почти две недели, у них не оказалось каких-то пропусков, и их высадили из поезда вместе с детьми на каком-то полустанке.
У вагона стоял Георгий Семенович, папин начальник. Мама говорила, что он недолюбливает папу, и поэтому нас могут оставить в городе. Разговаривая, он не смотрел в глаза, а потом неожиданно вскидывал их, как иголки втыкал. Я всегда вздрагивала. Сказал, что мы поедем спецпоездом, что с нами едет конвой. Вдоль поезда стояло множество солдат, все в фуражках с малиновой полоской. Мама пожаловалась, что беспокоится, ведь одну бомбежку в вагоне мы уже пережили. Я сразу вспомнила летчика, который о нас заботился, такой высокий, красивый, добрый. Мама тогда стала мягче, но только дала мне обидную пощечину. А я тогда не боялась, но до леса не успела бы добежать. Вот так один летчик спасает, а другой хочет убить.
Еще Георгий Семенович сказал, если проскочим Бологое, то все будет хорошо. Но мы не проскочили, нас опять бомбили. Соседний с нами вагон сильно покалечили, а у нас дырки появились, через них все вокруг было видно. Но пока длился налет, мы под полками на полу лежали, как и в прошлый раз.