Сегодня и вчера, позавчера и послезавтра (Новодворский) - страница 124

– Накрывайте на стол, пойду на кухню, разогрею суп.

– Мама, – я взяла ее за руку, – папа сказал, что ты можешь, взять Веру, если Вы разойдетесь, а я чтобы осталась с ним.

Она села, потом быстро встала, открыла шкаф и принялась собирать вещи.

– Мама, что ты делаешь?

– Я всегда терпела его интрижки. Даже уезжая с вами на лето, разрешала ему заводить шашни с кем-нибудь из моих подруг, а по возвращении смеялась, когда они ходили, как надутые гусыни. Как же! Ваня же их предпочел! Да если они б знали, что всё с моего одобрения и выбирала я, а не он! А то разгребай потом, куда его черт занесет. И тут он вдруг такой весь принципиальный. Мы концы с концами свести не могли, он даже денег не присылал, сама, мол, справишься, да, еще с маленьким ребенком! У него же голова не болит, где потом жить. А если б без комнаты остались?

Говоря все это, она швыряла вещи в чемодан, он и на половину не заполнился. В этот момент вошел папа и увидел сборы. Не смотри я прямо на него, не узнала бы этот скрипучий, надрывный голос:

– Ну, что, собралась уже к своему дорогому Павлу Семеновичу?

Мама, не ответив, вышла из комнаты.

– Папа, зачем ты так? Почему не хочешь с ней поговорить?

– Ты же видишь, она уже собралась уходить. Не о чем говорить.

– Папа, ты ведь не хочешь, чтобы мама уходила. Скажи ей, пусть остается, я тебя очень прошу.

Я подошла и обняла его, Вера тоже подбежала и повисла у него на коленке.

– Я пойду позову маму, скажу, что ты зовешь.

Он промолчал, но молчание, решила я, знак согласия, и побежала на кухню. Мама курила, выпуская большие струйки дыма, они скрывали ее лицо.

– Мама, тебя папа зовет.

– Не придумывай, никто меня не зовет. Чтобы такой орел кого-то звал? Да сейчас!

Я взяла ее за руку и буквально потащила за собой. Она сопротивлялась, но несильно. Мы вошли в комнату.

– Ты меня звал?

Она говорила спокойно, струйки дыма еще медленно слетали с ее губ.

– Я не хочу, чтобы ты уходила, – Папа стоял лицом к окну. Его рука лежала на спинке стула, пальцы были совершенно белые.

– Хорошо, переодевайся. Я разогрею суп.

Он ушел за ширму переодеваться, мама – на кухню, а мы с Верой остались одни на поле боя. Сражение закончилось. Главное, все живы.

63

В этой горке нет ничего особенного, кроме того, что она наша. Эта безымянная высота, нечто расплывчатое и незначимое для всех, и всё – для нас. Пространством и временем, случаем и закономерностью, любовью и ненавистью мы, разные люди в одинаковых тоскливых шинелях, сжаты в один нерв, натянутый между ней и нашим потенциальным противником, между нашим прошлым и будущим.