Встаю, ставлю чайник. На завтрак хлеб, и остался кусочек селедки с выходных. Одеваемся тихо, чтобы не разбудить папу, выходим на улицу. Слышен грохот – по Литейному проспекту идут танки. Бежим к перекрестку Петра Лаврова и Литейного, наш дом угловой. Люди говорят, эти танки прямо с фронта. Вдруг женщина неподалеку от нас с Верой пронзительно вскрикивает «Сережа!» и бросается к танку. Тот резко останавливается, скрежеща гусеницами, в башни спрыгивает офицер-танкист, обнимает эту женщину, и оба плачут, а люди бросают им цветы. Война многих разлучила, почти все потеряли близких, но ждут и надеются дождаться.
Когда мы вернулись, папа сидел за столом. Стол большой, круглый, прямо в центре комнаты, напротив зеркала. Зеркало тоже большое, до потолка, венецианское. Пока мы жили в Зеленодольске, многие вещи из нашей комнаты пропали, но мебель осталась. Картину с японской вышивкой золотом, она называла ее шпалерой, мама засунула в стол, но картина тоже исчезла. Мама ее спрятала так же, как прятал драгоценности человек, у которого они с папой вместе делали обыск. Но и драгоценности, и картину все равно нашли – значит, не наша.
– Нина, я хочу с тобой поговорить, садись. – Папа поставил стул напротив себя.
Я села. Он был спокоен, но глаза потускнели, в них поселилась печаль.
– Хочу, чтобы ты знала: если Дора уйдет к Павлу Семеновичу, то Веру может забирать, но ты должна остаться со мной. – Он говорил негромко, но так, что я поняла, для него это очень важно.
Я молчала. Что тут говорить? Мне не хотелось, чтобы мама уходила.
– Я говорю абсолютно серьезно, если уйдешь ты – застрелюсь. – Глаза у него вспыхнули, он резко встал. – Вернусь вечером, мне на службу. – И вышел из комнаты.
Я приросла к месту.
– Нина, а куда меня мама может забирать?
После Вериного вопроса я уже не смогла сдержать слезы и выбежала, чтобы закрыться в туалете. Почему, когда вокруг с каждым днем становится лучше, ярче, меня преследует боль оттого, что самые дорогие мне люди страдают, и я вместе с ними. Вера билась в дверь. Пришлось выйти. Я умылась холодной водой, устроилась на оттоманке и открыла Джека Лондона. Мне срочно требовалось куда-нибудь отправиться, хоть ненадолго.
Дверь резко распахнулась, вошла мама, окинула взглядом комнату, сняла пальто, туфли.
– Здравствуйте. Вы обедали?
– Ждали тебя. Папа ушел на работу, – сказала я, отложив книгу и спихнув Веру. Сестра ползала по мне, устроив из пледа какие-то границы. Она с детства отстаивает свою территорию, наверное, когда вырастет, станет хорошей хозяйкой. У нее будет свой дом, огороженный забором, муж и дети, окруженные заботой.