– Do you feel pain here?[5]– первый вопрос. Бегло добавляет несколько слов, которые не понимаю.
Напрягаться лень, отвечаю односложно:
– No, I don’t. [6]
Мгновение тишины – и глухой удар в области позвоночника, треск напоминает встречу корабля с рифом. Испуг вытесняет расслабленность, ожидая реакции тела на случившееся. Однако беспокойства нет, напротив, сеанс самопознания увлекает в неизвестность. Тепло перемещается к пальцам ног и рук, возникают потоки, образующие кольца в замкнутых контурах тела. Звучат слова, но до сознания не доходят. Прикосновение красноречивее слов, переворачиваюсь на спину. Разгадка происхождения молниеносного и сильного удара кажется невероятной. Девушка парила в воздухе сродни акробату под куполом цирка, используя закрепленную под потолком металлическую перекладину. Филигранная техника пальцев ног вместе с массой собственного тела мастера, помноженные на ускорение свободного падения, обеспечивали широкий спектр воздействий от легкого прикосновения до пронзительно-кинжального проникновения.
Пальцы блуждают по лицу, замирая в самых чувствительных точках. Плечи, грудь, живот объединяет единый круговорот тепла. Рука приближается к единственной части тела, до сих пор остававшейся без внимания, останавливается и выдерживает паузу.
– Rich Americans and Japans think that it has been included. What do your think about it?[7]– произносит спокойный мелодичный голос.
Заданный вопрос перемешал в голове русские и английские слова, японцев и американцев, богатых и бедных и собственные координаты в осях указанного пространства. Почувствовав мое замешательство, она улыбнулась, поклонилась и вышла.
Два года назад в Рождество отец напился и не вернулся домой. Его нашли замерзшим, спасать было поздно. Я всё думаю, почему он такой сильный и замерз, а я маленький, но выжил? Может, я больше люблю жизнь, или она больше любит меня? Этот вопрос навсегда во мне. Почему в Христово Рождество все произошло? Может, отец тем бога прогневал, что все пил и душу свою губил? Но он неприкаянный был, как баян: то развернет свою душу – и тогда веселью края нет, то как гармонь заброшенная – сидит сутулый, обувь мастерит, а жизни нет в нем, будто крылья ему отрубили, как свиные копытца на Рождество. Дядя Семен все подмечал, мол, королевство ему маловато разгуляться негде, а мама говорит, смирения у него не было.
Заскрипела калитка, послышались шаги, мамин голос в сенях. В хату вошла немолодая женщина, на голове платок повязан, немного горбится.
– Ну что, милок, будем тебя лечить, ворожить, на ноги ставить. Ты так и знай, сегодня и пойдешь, а хворь твою изгоним и в дом боле не пустим. – Говорила она, как слово к слову вязала, и такая в ней сила, уверенность была – я сразу почувствовал, не случайно она пришла, что-то произойдет важное.