Чувствую прохладу на лице, приоткрыл глаза, мама держит мокрое полотенце у меня на лбу.
– Как ты, сынок? – спрашивает тихо, а голос дрожит, вот-вот сорвется.
– Слабость какая-то, весь ватный, – говорю, а кажется, кто-то другой провалился в меня и изнутри говорит.
Пытаюсь подняться на локтях – потряхивает, как озноб побежал.
– Не торопись, – сказала сидевшая у моих ног женщина и, поглаживая ноги, пояснила: – Надобно телу в себя прийти и голове с ним познакомиться заново.
Лежу на печи и не понимаю, зачем я здесь, что происходит – как родился заново, только сразу большим.
– Ну, пора, Ваня, страх с холодом ушел, ты здоровеньким пришел. Слезай с печи, садись за стол, чай пить будем. Сахара тебе можно вдоволь и соли щепотку.
Она спустилась, за ней мама, я тоже слез. Они пошли к столу и сели на скамью. Я тоже пошел, но очень медленно, покачиваясь, ноги как не свои. Когда дошел до стола и сел, мама расплакалась и не могла остановиться.
Наступил тревожный для меня вечер первого дня пребывания в роте почетного караула после выздоровления. Прозвучала команда:
– Рота, отбой!
Сорок пять секунд на исполнение. Я быстро снял сапоги, положил на них портянки, гимнастерку на табуретку, сверху брюки, пилотку и ремень. Прыгнул под одеяло.
– Не умеем выполнять команду «отбой», будем учиться. Рота, подъем! – скомандовал сержант.
Так продолжалось примерно полчаса. Когда в очередной раз оделись и построились, заместители командиров взводов вывели из строя тех, кто должен к подъему выстирать и погладить форму. В избранные попали любители гусиного шага, каши, Попадюк и другие. Мою персону не обошли вниманием.
– День прошел! – крикнул кто-то из стариков.
– Лимоны, кричите «слава богу, живы», – поддержали другие.
Мы дружно прокричали. Оказалось недостаточно. Повторили раз десять.
– Старики, день прошел! – загремел тот же густой голос.
– Х… с ним! – с достоинством отозвались остальные.
Несколько человек встали со своих кроватей. «Начинается», – подумал я. Один из них прошел мимо моей кровати.
– Встать, – раздалось где-то недалеко.
Гул несколько глухих ударов вибрировал в воздухе на фоне гробовой тишины.
– Еще раз скажешь «нэ можу», будем воспитывать по ночам, – прозвучал знакомый бас.
Из сказанного угадывалось, что первый урок выпал на долю Попадюка.
Подошли к моей кровати. В темноте лица расплывались.
– Предупреждаем тебя в последний раз: будешь воду мутить, права качать – костей не соберешь.
Я уже слышал его в медсанчасти.
– Ладно, пошли спать. – Мне показалось, говорил младший сержант Егоров.