Рослик вылил в свой стакан остатки виски, разбавил кока-колой.
– Мы что, уже прикончили литр? – удивился Георгий.
– Долго ли… Сам глотаешь чистый, как чай. Если хочешь, в холодильнике бутылка вина. Мне с Сицилии подарок привезли. Или можно покурить. Есть трава хорошая.
– Давай вино, давай траву, – решил Георгий, стягивая галстук. – Откуда, кстати? Из Амстердама?
– Я не больной через таможню везти. Правда, трубку там купил.
Рослик принес вино и какую-то особую трубку, напоминающую реторту для химических опытов. Заодно постучал в дверь ванной застрявшему там Севочке. Тот появился в комнате в одних полурасстегнутых джинсах, надетых, судя по всему, на голое тело, сразу прыгнул на кровать.
– Я думал, Звягинцев, тебя тут уже в третий раз девственности лишают, а они пыхают… э, мне-то дайте!
Пить крепленое вино после виски было крайне неразумно, но Георгий разлил марсалу по стаканам. Рослик раскурил трубку и передал по кругу.
– Я один раз так накурился, что идти не мог, – задумчиво сообщил Севочка. – Когда выпускной был в училище. Меня до автобуса Клочкевич тащил. Мы с ним даже целовались.
– Не стошнило? – покривился Рослик.
Тот хмыкнул.
– Георгий Максимович, а вы верите в любовь с первого взгляда?
– Это к чему? – спросил Георгий, наконец чувствуя, как виски, вино и конопля закружили хоровод в его черепной коробке.
– Так, интересно. Мне тут сказал один, что любовь – это просто слово из шести букв, излишне нагруженное значениями. А я вот верю, – после паузы добавил Сева. – Вы не смотрите, что я некрасивый. Зато талантливый. Особенно в сексе.
– Он, главное, приезжает ко мне и говорит – я влюбился! – воскликнул Рослик, который тоже вдруг оказался изрядно пьян. – Да пошел ты, Измайлов! Как будто ты знаешь, что такое любовь.
Пересиливая головокружение, Георгий взял в свои его холодные руки.
– Хорошо, детка, только не кричи.
– Любовь – это очень больно, вот здесь, внутри, как будто тебя ест злая крыса! – Рослик вырвал руку и толкнул его в грудь кулаком. – А ты – самодовольная скотина с толстой шкурой. Ты даже ни разу не пробовал покончить с собой!..
Немного обескураженный этой филиппикой, Георгий Максимович попытался погладить его по голове, но тот уткнулся лицом в диванную подушку и заплакал, сотрясаясь всем своим худым узким телом.
– Почему ты такая скотина? Ты хоть знаешь, Измайлов, что сломал мне жизнь?!
Севочка уже дремал, вытянувшись на кровати, с погасшей трубкой в руке. Глядя на него, Георгий пережил приступ дежавю – угнетающей уверенности в том, что сидел уже когда-то на этом ковре, смотрел на плачущего Рослика и чувствовал только равнодушие и легкую дурноту. Дальнейшее развитие событий представлялось достаточно ясно: что бы он ни сделал сейчас, наутро будет муторно и стыдно, и значит, можно делать почти все.