Кто-то шумно выдохнул, кто-то сплюнул, кто-то заставил лошадь попятиться.
– Ну-ка, ну-ка, дай на тебя взглянуть, – с интересом проговорил казак средних лет в пенсне и с интеллигентской бородкой клинышком. Спешившись, он достал из седельной сумки пару резиновых перчаток. – Костянка в наших краях – явление редкое.
Степка бросил тревожный взгляд на пожилого, который, очевидно, был в отряде старшим не только по возрасту.
– Не боись. Это – костоправ наш, – ответил тот.
– Когда произошло заражение? – осведомился доктор.
– Я видел, как вышли споры из умирающего, – признался Степан. – Но я не знаю, заразился ли сам. Вчера это было.
– Вчера… – повторил доктор, ощупывая Степкины лимфоузлы на шее и за ушами. – На таком раннем сроке подтвердить заражение крайне затруднительно. Так, лимфики у вас увеличены. Но это может быть из-за воспаления вот этой раны… Что это? Химический ожог? – спросил он, чуть придавив пальцем на красный ободок, опоясывающий участок пострадавшей плоти.
– Да… это от слюны пришлого-шпиона, – сказал, морщась, Степка. – Ядовитая, наверное, была.
Казаки принялись переглядываться, хмыкать в усы и недоверчиво роптать. Трудно было поверить, что кто-то мог иметь дело с пришлыми, причем – не с «блюдцами», а с самими чужепланетными гадами. Степан и сам бы не поверил, если бы не увидел все собственными глазами и не прочувствовал на собственной шкуре.
– Что за шпионы? Не бывает таких… – сказал кто-то за спиной у Степана, но без особой уверенности.
– Что ж ты с ним – лобызался, что ли? – спросил Колька Лучко, несмотря на подколку в вопросе, говорил он без улыбки.
– Есть такие пришлые, – начал Степан, невольно повторяя манеру деда Бурячка, – которых от людей не отличишь. Ну, до тех пор, пока им башку не прострелишь.
– И ты – прострелил? – не поверил Лучко.
– Иначе б тут не стоял, – хмуро ответил Степан.
– Молодца! – одобрили казаки. – Орел!
– И не скажешь, что сын красноперого, – добавили за спиной.
Степан развернулся, обвел взглядом стоящих перед ним бойцов.
– Мой батя на войне пропал.
Он собирался сказать «погиб», но в последний миг вспомнил слова деда Бурячка и заменил более таинственным «пропал». Кто его знает, может, и в самом деле у старика некий дар имелся. Сама мысль, что отец мог выжить в мясорубке первых дней вторжения, придавала сил. Возможно, капитан Стариков до сих пор борется с пришлыми где-нибудь далеко – под Москвой, на Урале, в Прибалтике или в Средней Азии, мало ли еще куда военного человека могло забросить по приказу командования. Просто связь с родными оборвалась, и это неудивительно, учитывая царящую в крае разруху. И он, наверное, переживает о жене и сыне, а может – также считает их погибшими.