На огромном, в охват человеческого глаза пространстве выросло целое море шатров, походных кибиток и шалашей. Пригнанные кочевниками стада овец и коз, сожрав в одночасье траву на лугах, наполняли окрестности голодным блеянием; по утрам дым ногих тысяч костров стелился по земле, подобно густому туману. Султанская полиция — чауши — не знала покоя, без устали вмешиваясь в то и дело возникающие столкновения — из-за пастбищ, колодцев, водоемов — и стараясь не допустить разрастания стычек в межплеменную резню.
Жители Анкары боялись показаться за пределами крепостных стен; городской гарнизон не расставался с оружием: с каждым днем становилось все труднее держать на удалении огромную, томящуюся от безделья массу людей.
Комендант крепости слал слёзные прошения султану и визирю, умоляя убрать полуголодные орды прочь от города, на который уже не раз с вожделением устремлялись алчущие глаза аккынджи. Визирь уважил просьбу — из Бруссы в поддержку воинам гарнизона был выслан полк янычар, которые удобно расквартировавшись в самом центре города, ознаменовали свое прибытие попойками и грабежами.
Дни складывались в недели и месяцы; казалось, еще немного — и это противоестественное скопление людей выйдет из под контроля, взбунтуется, становясь опаснее стихийного бедствия.
Европейские части турецкой армии собирались неподалеку от Эдирне, бывшего Адрианополя.
Каждое утро султан, окруженный свитой пашей, военачальников и санждак-беев, отправлялся на осмотр прибывающих войск. Вернувшись во дворец, он наспех проглатывал пищу и даже не сменив одежд, направлялся в свои палаты, где выслушивал донесения гонцов из азиатских провинций. Вести приходили радостные: только возле Анкары численность войск начинала переваливать за две сотни тысяч воинов.
Однако в глазах высших сановников все чаще вспыхивал тревожный огонек: им, умудренным опытом многих войн, хорошо были знакомы все тяготы по удержанию в узде столь огромной армии. И потому, получив приглашение от своего старого друга, великого визиря, скоротать вечер за партией в шахматы, правитель Западного бейлика Караджа-бей отправился в его палаты, внутренне уже готовый к непростому разговору.
Удобно устроившись на подушках и едва прикоснувшись к угощению, бейлер-бей пристально взглянул на Халиль-пашу, приподнял нефритовую фигурку и сделал первый ход. Визирь чуть качнул головой и в свою очередь двинул пешку на середину поля. Некоторое время они играли молча. Затем Халиль-паша, как бы невзначай, упомянул донесение коменданта Анкары, сокрушенно посетовав на ограниченный кругозор этого некогда именитого полководца.