— Вокруг только и разговоров, — произнес Роман, пригубив из кубка, — что турки зашевелились. На окраинах, в приграничных областях уже идут бои.
— Ну да, — отозвался Мартино. — Потеплело, вот и зашевелились. Очухались от спячки, повыползали из своих нор, как жуки там всякие и сколопендры. Успевай только давить их подошвами.
— Молодец, — Франческо одобрительно потрепал друга по плечу. — И это после первой-то чаши вина! Послушаем, что ты скажешь нам после третьей, пятой.
— Мне говорили, что ты мог сделать неплохую карьеру при дворе миланского герцога, — как бы между прочим спросил Роман. — И даже в скором времени стать офицером его личной гвардии. Ты не жалеешь, что приехал сюда, в Константинополь, на войну, которая непосредственно не затрагивает тебя?
— Не жалею ли я? — помолчав, ответил генуэзец. — Ты задал хороший вопрос, мой друг и я с удовольствием на него тебе отвечу.
Видишь ли, сожалеют обычно о том, что оставили вдали от себя, с чем вынужденно расстались. А с чем расстался я? С карьерой при дворе миланского герцога? Да пропади она пропадом! Никогда не был паркетным шаркуном и никогда им уже не стану. Что я потерял в Генуе, а? Скажи! Ты ведь сам прожил там много лет. Сытый купеческий городишко, полный спеси и предрассудков. Кем мы были там, ты, я, Мартино? Мальчишками-переростками, гоняющимися за каждой юбкой и затем похваляющимися друг перед другом победами над этакими неприступными сердцами всех этих горничных и белошвеек. Да, да, не хохочи, Мартино, мы действительно воображали тогда себя настоящими мужчинами и чтобы утвердиться в собственных глазах, устраивали между собой потешные дуэли, в которых школярского озорства было больше, чем искреннего желания возмужать. А уж если получали в поединке хотя бы пустяковую царапину, ходили героями и гордились ею, как ранами, добытыми в тяжелом и праведном бою. Шкодство заурядное, да и только! Здесь же, мой друг, мы свободны и счастливы. Здесь мы — воплощенная идея рыцарства, мужи и герои, грудью вставшие на защиту праведности и веры, на стороне слабейших против угнетателей. Это я читаю во взгляде каждого встречного, пусть даже того, кто еще не далее как вчера считал меня всего лишь любопытствующим иностранцем, авантюристом, жадным до денег наймитом. И от этого всего, от этой теплоты и доверия во взглядах, я чувствую себя полным сил и готов на все, чтобы оправдать надежды тех, кто еще не утратил способность верить.
Он помолчал и неохотно добавил:
— Хотя, конечно, не все разделяют мои чувства. Взять к примеру Мартино. Прекрасный друг, с отважным сердцем и крепкой рукой. Но в душе у него пустота и желание поудачнее сорвать день. Я не прав, дружище?