— В твоей свите, среди многих прочих, есть некий молодой вельможа. Это весьма образованный юноша, сын перешедшего в истинную веру грека Искандера, синопского санджак-бея. Он в совершенстве владеет греческим языком, наделён красноречием и, по слухам, имеет знакомства среди влиятельных лиц в Константинополе. А вдруг ему удастся убедить византийцев сдать город? Мой повелитель, ну кто же откажется принять бескровную победу?
Он вновь сглотнул и растянул в улыбке рот.
— Прикажешь его позвать, господин?
Мехмед вперил взгляд в хитрые, бегающие глаза евнуха.
— Я ещё не принял решения. Но твои слова меня заинтересовали. Как звать этого вельможу?
— Исмаил, повелитель. Послать за ним?
— Да. Пусть ожидает у моих дверей.
Как ни старался Исмаил, улыбка против воли наползала на его лицо. Ведь не каждому дано иметь великую честь не только лицезреть вблизи самого султана, но и принять из его уст поручение быть посредником в нелегких переговорах со строптивым врагом. Он поначалу не мог поверить в свое счастье и то и дело бросал преданные взгляды на своего покровителя, Шахабеддина. Смотритель гарема кивал ему с благостной, почти отеческой улыбкой, предвкушая предстоящие любовные утехи, бурные ласки, от которых судорогами будет извиваться его дряблое немолодое тело. Что греха таить, старый евнух, чей облик являл собой воплощенное уродство, питал почти сентиментальную слабость к стройным и красивым, еще не отмеченным печатью скрытых пороков юношам. И наслаждение, которое они дарили ему в благодарность за быструю карьеру при дворе султанов, помогало забывать про неполноценность его изуродованного еще в раннем детстве естества.
Ощущение собственной значимости всю дорогу до города не оставляло Исмаила. Сгорая от нетерпения, он еле сдерживал себя, чтобы не пустить коня вскачь. Лишь когда городские ворота, коротко громыхнув, отрезали его и его свиту от внешнего мира, молодой вельможа почувствовал смутное беспокойство.
Справится ли он с этой трудной задачей? Может быть, греческий царь отвергнет саму мысль о переговорах и, в знак отказа от них, вышлет султану голову его посла?
И в том ничего удивительного не будет, если сам султан неоднократно поступал подобным образом. Или же какой-либо из обезумевших от ненависти фанатиков, в великом множестве засевших за стенами, пустит в парламентера меткую стрелу, чтобы не дать тем самым Исмаилу с честью выполнить поручение. Что ж, выражение лиц встречающихся на пути людей никак не свидетельствовало о невозможности такого исхода.
На императорском совете, где помимо самого василевса присутствовало большинство влиятельных людей государства, а также предводители иностранных воинских отрядов, Исмаил справился с охватившей его поначалу робостью и воодушевленно заговорил: