Гибель Византии (Артищев) - страница 306

Роман проводил его взглядом, затем медленно, стараясь ничего не упустить, прошелся вдоль линии участка, занимаемого его отрядом.

Уже совсем смеркалось, когда он, завершив обход, спустился вниз и потребовал себе коня. Оруженосец из числа слуг Кантакузина подвел к нему жеребца и подал поводья. Бросив последний взгляд на темные силуэты башен, Роман направился в город. На полпути к центру Константинополя его внимание привлекли доносящиеся со стороны мелодичные звуки лютни. Он поворотил коня и прислушался.

Неподалеку, в центре небольшой площади, с трех сторон затёртой жилыми постройками, ярко полыхал костёр. Вокруг плотным кольцом сидели люди, чьи тени, как живые, плясали на стенах окружающих домов. Заинтересовавшись, Роман спешился, кинул поводья на руки оруженосцу и со словами: «Жди меня здесь», направился к костру.

В середине круга, близко к огню, сидел незнакомый человек и обратив к огню тонкое и одухотворенное, как у ангелов на стенных росписях лицо, задумчиво перебирал струнами своей лютни. Внезапно он резко ударил по ним и громкий, надрывный звук взметнулся в небеса, растворяясь и угасая там, подобно искрам горящего костра.

— Я спою вам песню, — отстраненным голосом произнес он, — которая сейчас рождается во мне.

Он вновь рванул струны и лютня отозвалась жалобным, плачущим восклицанием.

Десятки столетий минули с тех пор,
Как под натиском злобных и диких племен
Повергнуто в прах вековое могущество Трои.
Нет, не отвагой, не удалью и не воинской силой,
Но низким коварством, изменой продажных сограждан
Сломлен дух неприступной и гордой твердыни.
Из-за пены людской, под покровом тьмы
распахнувшей ворота,
Пропустивших врага в глубину своей
цитадели,
Пали стены светлейшей, преславной
жемчужины мира.
Что сказать мне? Как язык повернется поведать,
Всю ту боль, и страданье, и ужас троянцев,
Узревших смерть близких, падение отчего дома?
В час роковой они, утонченная, высшая раса,
Превратились в несчастных гонимых скитальцев,
За морями, в чужбине покорно просящих приюта.
Агамемнон, Аякс, двоедушный Улисс,
Менелай и свирепый, как пёс ненасытный Ахиллес —
Вам, злодеям, проклятье людей на века!
Много крови пролили вы в ослеплении алчном,
Разрушая все то, что не создано вами,
С той поры до скончания веков имена ваши черною
славой покрыты!

От гневного, обличительного пафоса слов у Романа захолонуло в сердце. Воцарившуюся тишину долгое время нарушало лишь потрескивание поленьев и гудение огня. Затем пальцы музыканта принялись вновь блуждать по струнам, извлекая из них звуки тихой и нежной мелодии.

— Спой нам что-нибудь о любви, Лаоник, — попросил один из сидящих, по виду — ополченец.