И тут из ниоткуда, в пылающем круге света, перед Сен-Жерменом появился сошедший с картины портрет. Лишь шпага, висевшая у него на перевязи с правой стороны, выдавала в нём двойника.
– Я не буду с вами драться, граф, – сказал оживший портрет, поглаживая рукоять шпаги. – Глупо тратить силы на бессмысленное занятие. Данное вам бессмертие может отнять только тот, кто его дал.
– Спасибо за исповедь, – улыбнулся в ответ Сен-Жермен, – я это учту.
– А вы зря улыбаетесь, сударь. До того времени, когда призовут вашу душу на суд, вы займёте моё место в картинной раме, а я – ваше.
– И как же вы собираетесь это сделать? – спокойно спросил граф.
– О-о-о, это пустяки. Вы так усердно замаливаете свой грех, что не позволите взвалить на себя ещё один, такой, как убийство невинного человека из-за своего упрямства, а подчинитесь мне.
С этими словами самозванец обнажил шпагу. Слуги, как один, бросились в испуге по сторонам. Кто-то из них оказался возле сцены, кто-то за спиной графа, а кто-то около Погодина и Елены.
Двойник беспрепятственно шагнул к Елене и приставил к её сердцу острие поблёскивающей стали. Сен-Жермен бросил взгляд на Погодина. Тот, как будто прочитав его мысли, моргнул в ответ.
– Не испытывайте моё терпение, граф, моя рука не дрогнет, – предупредил двойник. И, зло сверкнув глазами на безоружного Семёна, заметил ему: – А вы, молодой человек не нарывайтесь. Даже не думайте о схватке. Я убью вас первым же ударом. Ваше оружие – кисть художника, а поле брани – ваши картины.
И тут двойник осёкся от собственных слов. Он как-то рассеянно посмотрел на покинутый им холст, а затем вновь на Погодина. Дальше всё происходило в считанные секунды.
Сен-Жермен вырвал из руки оторопевшего слуги факел и сделал с ним выпад в сторону самозванца. Язык пламени лизнул ему грудь, и он отпрянул. Освобождённая из-под клинка Елена быстро отскочила назад. Погодин в одно мгновение выхватил из ножен графа шпагу и вогнал её по самую рукоять в сердце того, кому он своей кистью дал жизнь.
Двойник графа упал на колени.
– Глупец… – выдохнул он и стал таять у всех на глазах.
Вскоре на мраморном полу вместо него распласталась масляная лужа краски.
– Только умный человек может увидеть в отражении свою глупость, но не глупое отражение увидеть в человеке свой ум, – сказал Сен-Жермен и бросил в лужу факел.
Краска моментально вспыхнула. По мере того, как она сгорала, на холсте в картинной раме стало появляться изображение. И вскоре на сцене уже стоял портрет Сен-Жермена, на котором тот был изображён в костюме последней парижской моды.