Когда же наступала ночь, и сон валился на плечи, к нему приходили одни и те же кошмарные сновидения, сводящие с ума, в которых он, пытаясь убежать от грозящей ему опасности, не может сделать ни шага, оттого что его одеревеневшие ноги буквально прирастали к земле.
Пробуждение Стародубцева всегда было мучительным, с головной болью и в холодном поту. Порой Иван просыпался посреди ночи от собственного крика и уже не мог заснуть. Его бил озноб и в глазах долго стояли картины их побега из мастерской. Тогда он смалодушничал, и теперь душевная боль, как наказание за трусость, тащилась за ним везде и повсюду, как тень, неотступно преследуя по пятам.
Как то в один из дней Стародубцев в полной темноте стоял в своей комнате у открытого окна. Вдыхая прохладу ночной Москвы, он смотрел на серебряные россыпи звёзд. Вдруг Иван вознёс руки к небу и, доверяя ему своё единственное желание, прокричал в ночное безмолвие:
– Если ты есть, я прошу тебя – помоги мне! Верни всё назад! Умоляю!
И, будто откликнувшись на его просьбу, справа, на отлёте от ковша Большой Медведицы спичечной головкой ярко вспыхнула безымянная звезда. Сорвавшись вниз, она полоснула небо огненным шлейфом и сгорела, не долетев до Земли.
Стародубцев зажёг свечу. Перед трепетным ростком света тёмная занавесь ночи распахнулась. Он подошёл к столу и опустился в кресло.
Когда догорела свеча, и солнце озарило горизонт, в окно, лениво покачивая лиловым брюхом, вплыло облако. Долетев до середины комнаты, оно рассеялось, и на его месте появился уже знакомый Ивану Ангел.
– Это вы! – опешил Стародубцев. – Вот уж, никак не ожидал.
– Доброе утро! – сказал ранний визитёр.
– Кому доброе, а кому и нет! – холодно бросил в сторону Ангела Иван.
– Судя по вашему восклицанию, вы явно не рады как утренней заре, так и моему появлению. Полагаю, виной тому не творческий кризис, а скорее душевная маята.
Иван привстал с кресла и, не отрывая взгляда от дотошного гостя, спросил:
– Что вам угодно?
У Ангела округлились глаза:
– Позвольте, мне-то ничего… По-моему, это от вашей челобитной содрогается небо, того и гляди начнётся звездопад. Однако должен вам заметить, что истинное желание заключено не в крике, а в чистоте помыслов и в шёпоте души молящегося.
На все доводы Ангела Стародубцев молчал. И молчал он потому, что боялся продолжения разговора, в котором могла бы открыться истинная причина его душевной боли.
– Да и ещё: спешу вас заверить, – продолжал повествовать Ангел, – бессмысленно взывать к небесам о том, чего совершенно нельзя вернуть, как впрочем, и изменить. Увы! Что сделано – то сделано, причём по вашей доброй воле. Кто, как не вы, будучи тогда в галерее, настоятельно пожелали вернуться домой?