– Что-о-о?! – взорвался режиссёр, хватаясь за голову.
Негодование прокатилось по залу девятым валом, холодя кровь в жилах присутствующих. Это было разве что сравнимо с горем отца, потерявшего на глазах своё любимое чадо. И тянулось оно намного дольше, чем тужился Горбатых, став в конце каким-то внутриутробным, демоническим.
Когда же волна улеглась, режиссёр, едва не получивший апоплексический удар, обессиленно рухнул в кресло.
– Воды мне, воды! – хрипло выдавил он.
Осветитель расторопно сунул в его руки графин. Проливая на себя воду, режиссёр сделал три больших глотка. Переводя дыхание, он уставился на Горбатых, как на малоизученный вирус, вызывающий головокружение и тошноту.
– Вот что, дитя культпросвета, вы не правы как в первом, так и во втором случае. Хотя, не скрою, ваши рассуждения по поводу зверушки меня очень развеселили. Однако запомните, что я вам скажу, и умрите с этим: публика от первого и до последнего ряда переживает за свои кровные, за то, что, заплатив их, она не увидит во всех красках и подробностях, как укротитель или лишится головы или останется с ней на плечах. А не увидит она этого только потому, что такой же, как ты, недоносок, не удосужился осветить место действа, и всё происходящее на арене сожрала темнота. Это провал. Понятно вам – это провал! Чёрт бы вас побрал! Нет, полудурком или дураком вас не назовёшь – вы далеко не Иванушка из русских сказок. Идиотом тоже – слишком лестно – вы не князь Мышкин. Поэтому, – режиссёр стукнул кулаком по столу, – если завтра во время спектакля эта сцена не будет залита светом, даже более того – захлёбываться, тонуть в эйфории света, то ты, тупая скотина, лучше заранее напиши завещание, поскольку узнаешь, почему и как Иван Грозный убил своего сына. Теперь же – пошёл отсюда вон!
Затем, низвергая негодование на игру Вихляевой, режиссёр стал курить сигарету за сигаретой. Доходя буквально до точки кипения, он взлетал на сцену и личным примером показывал, как надо и как не надо играть. И, заезженная режиссёрским видением героини Никитична, едва переставляя ноги, снова и снова повторяла финал спектакля. И вновь пустой зал оглашался приговором режиссёра:
– Не верю! Не верю! Боже мой, что вы сейчас играете? То-то мне вчера снились покойники. Я буквально присутствую на похоронах. Где яркая игра? Покажите свои душевные потроха! Если в жизни вы прячете их от чужих глаз, то здесь-то, на сцене, выверните их наизнанку. Явите на свет божий, оголите их. Только тогда и только тогда я вам поверю.
У Кузьмича, не искушённого лицедейством, сдали нервы.