В свое время Базанов оказался на высоте положения и на своем месте, а звездный час тех, других, пробил позже. Они не совпали, что называется, по фазе. Их интересы на определенном этапе разошлись — отсюда все остальное.
Люди разные. Особенно сильные, способные, талантливые. Люди героического склада выявляют себя в исключительных, крайних, трагических обстоятельствах. В других условиях они навсегда останутся неудачниками, возмутителями общественного спокойствия, а то и просто серыми, неприметными личностями. Война делает их героями. Есть люди противоположного склада. Под гнетом избыточных внешних нагрузок они теряют свое «я», становятся робкими, беспомощными, жалкими, но в иных ситуациях способны обнаружить в себе и раскрыть какой-нибудь талант. Все дело, наверное, в соответствии личности и среды, личности и обстоятельств, в которые она попадает.
Базанов еще не был доктором, когда у нас на работе организовали автобусную экскурсию в Переславль-Залесский. Уже накануне я чувствовал себя неважно, болел живот, но поехал со всеми. В дороге растрясло, боли усилились, в глазах мутилось, тошнило, еле доехал.
На свежем воздухе я немного пришел в себя. Дело было весной, трава вылезла, птицы чирикали, появились первые одуванчики. Отправились осматривать какие-то достопримечательности, и здесь, у старых стен, меня прихватило как следует. Точно пуля попала в живот. Я схватился за стену и очнулся уже на земле.
Заметили, заохали, всполошились.
— Что с тобой, Алик? — подскочил Базанов.
— Живот, — сказал я.
— Что делать?
— Сходить в кусты, — посоветовал Крепышев.
Я покачал головой. Лица у женщин были кисло-сладкие, сострадающие.
— Может, пройдет.
Не проходило. Боль то ослабевала, то усиливалась. Промежутки между приступами сокращались.
— В Москву его надо везти.
Кажется, это сказал Гарышев. Точно, он.
Теперь болело постоянно. Тупо, монотонно.
— Как везти? — суетился Базанов.
Из всех экскурсантов он был мне, пожалуй, наиболее близким человеком. Во всяком случае, ни с кем другим я не расхаживал столько по институтским коридорам. Никому другому он не выкладывал столько соображений, связанных с теоретическими его изысканиями. Так что искать машину, видимо, предстояло ему. И ехать со мной тоже. А возвращаться в Москву, не посмотрев Переславля-Залесского, Базанову ох как не хотелось. Он не умел скрывать своих чувств и желаний. Точно у ребенка, огорчение было написано у него на лице. Он ценил искусство. Ему, конечно, важнее и полезнее было побывать на этой экскурсии, чем любому из нас.
— Может, не нужно? — робко возразил я.