Она положила голову ему на плечо и прижалась к нему.
– Подожди, принцесса.
Митч осторожно поставил стакан на траву, затем улегся и привлек ее к себе.
Запах миндального шампуня ударил в ноздри, когда Мадди прильнула к нему, закинув ногу ему на бедро. Митч улыбнулся – и вдруг почувствовал, что настроение у него существенно улучшилось. Более того, нахлынуло какое-то странное расслабляющее удовлетворение, и его стало клонить ко сну. Мадди лежала рядом с ним под деревьями, сквозь листву проглядывало солнце, слышалось тихое журчанье воды… и его глаза сами собой закрылись.
Через некоторое время, открыв глаза, Митч увидел, что Мадди, приподнявшись на локте, наблюдает за ним. Он моргнул и пробормотал:
– Я заснул?
Она кивнула.
– Мгновенно. Словно свет выключили.
– Ох, прости…
– Не за что. – Мадди погладила его по щеке. – Я могла бы часами смотреть на тебя.
Согретый солнцем и еще не вполне проснувшийся, Митч сладко потянулся, зевнул и пробормотал:
– А тебе это не наскучит, принцесса?
– Никогда! Ты просто мечта художника! Надеюсь, ты не огорчишься. – Она протянула ему листок бумаги. – Вот, смотри…
Он взял листок – и окончательно проснулся. А горло перехватило так, что он не смог вымолвить ни слова. Мадди нарисовала его. Карандашом. Во сне его ресницы почти лежали на щеках. А челюсти были подчеркнуты резкими линиями. И каким-то образом ей удалось передать в черно-белом с оттенками серого рисунке лившиеся сверху солнечные лучи – так, что он был словно подсвечен сверху. Просто поразительно! Она была очень талантлива, несомненно талантлива.
Митч откашлялся и пробормотал:
– Значит, именно так ты меня видишь?
Она обвела пальчиком его тату.
– Я вижу тебя таким, какой ты на самом деле.
Он снова откашлялся, не зная что сказать. Наконец воскликнул:
– Ты невероятно одаренная!
Мадди выхватила листок из его пальцев и пристально всмотрелась в него.
– Но я вижу недостатки, – пробормотала она.
– А я – нет.
Она отложила свой рисунок и, вздохнув, проговорила:
– Это первое, что я нарисовала после смерти отца. Я растеряла навыки.
– Не думаю. – Митч покачал головой. – Но почему ты…
– После смерти отца я не хотела рисовать, – перебила Мадди.
– Но почему?
– Ну… из-за аварии, автомобильной катаст… – Подбородок ее задрожал, и Митч понял, что она едва сдерживала слезы. – Видишь ли, я чувствовала, что недостойна этого. Отказ от рисования был моим покаянием. Знаю, что это глупо, но я была девчонкой. Наверное, я думала так: отец любил мои рисунки, поэтому будет правильно, если мое увлечение умрет вместе с ним.
– Но почему ты считаешь, что он этого хотел? Чтобы ты отказалась от своего призвания?