Вот и сейчас в светлом чистом небе этот занудливый моторный гул. Часто и сердито захлопали зенитки. Белые облачка разрывов вспыхивали и расплывались в вышине. Немцы бомбили железнодорожную станцию. Было видно, как от самолетов отделяются продолговатые палочки, переворачиваются в воздухе и исчезают, устремившись к земле. Через несколько секунд доносился тупой удар.
Площадь и улицы опустели: все поспешили в укрытия, в бомбоубежища. Только у входа в парк на виду стоял милиционер, прикрыв ладонью глаза от солнца, наблюдал за самолетами, пикирующими на товарную станцию. Строго, размеренно шли они гуськом по прямой, потом передний устремлялся вниз, сбрасывал бомбу. Вслед за ним такую же операцию проделывал второй, третий… Точно, аккуратно, как на учениях.
— Что, паразиты, делают! — негодуя, сплюнул милиционер и машинально потянулся к свистку.
Когда окончился налет, Полуяров пошел в гостиницу обедать. Ресторан при гостинице помещался на втором этаже в длинном, с низким потолком и довольно запущенном зале. Официантки еще только накрывали столики. В обычную процедуру сервировки они внесли новый элемент: возле каждого прибора ставили четвертинку водки.
— Богато живете! — одобрил Полуяров такое «хлебосольство».
Маленькая черненькая и, как мышка, проворная официантка словоохотливо объяснила: местный ликеро-водочный завод не успел эвакуировать готовую продукцию, и теперь ее реализуют во всех общепитовских точках города.
— Не оставлять же немцам, — резонно заключила официантка. О немцах упомянула так, словно вопрос о сдаче города противнику уже решен окончательно.
Обедающих собралось немного, и все они, как видно, проживали в гостинице. Трое военных в летнем хлопчатобумажном обмундировании, уже испытавшем превратности фронтовой жизни. Пожилая дама в черном с испуганным, заплаканным лицом. Как рассказала все та же общительная официантка, дама в черном — генеральша, ожидающая своего мужа из-под Харькова, который должен отвезти ее к родным не то в Мичуринск, не то в Липецк. В дальнем углу обосновалась немолодая пара, у которой, несмотря на тревожную прифронтовую обстановку, по всем признакам наклевывался роман. Он сидел, масляно поблескивая осоловевшими от водки глазами, она, в массивных серьгах и чернобурке на толстых плечах, смеялась басом.
За соседним с Полуяровым столиком обедали трое мужчин и одна женщина. Кроме положенных четвертинок на их столике, заставленном закусками, возвышались сереброгорлые бутылки «Советского шампанского». Главным в этой компании, как видно, был пожилой мужчина, упитанный, с одутловатым, как дыня, несвежим лицом, в золотых «профессорских» очках. На продолговатой его голове белесые волосы зачесаны с большим искусством от правого уха к левому. Волос сохранилась самая малость, и лежали они редко, как зубцы гребенки, в один ряд. Сквозь волосы, как осеннее небо через поредевшую листву, просвечивала немощная плешь.