Вазых дважды за загривок вытащил себя из топкого сна, в который почти ускользнул, и украдкой тряхнул головой, старательно всматриваясь сквозь зареванное стекло то ли в едущие прочь бесконечные заводские корпуса, белые даже в сумерках, то ли в себя, хмурого и сонного. Спать было боязно: последний раз сон в машине оборвался аварией.
– Дрыхнешь? – спросил вполголоса Федоров, чуть пихнув Вазыха в лопатку. – Правильно, пользуйся случаем. Это тебе не рафик, не то что у нас с Виталей летом, да, Виталь? Когда еще как барин вздремнешь, в белой-то «Волге».
«Волгу» с барского плеча выделил технический – свежеотремонтированную после какого-то досадного недоразумения на плотине. У Полонского своей машины не было, Федоров сказал, что со своим водителем дальше Нижнекамска не катался, так что не гарантирует работоспособность экипажа и извозчика. А Вазых третий день ездил на работу и с работы на вахтовом автобусе. «Пятерка» еще не вернулась с больничного, как и Юра, кстати. А у новенького ижевского «москвича» накрылось сцепление – прямо в аэропорту, где Виталий встречал шпионски раздобытые резинки. Виталий героически справился с поломкой и вывезенный из-под носа ФБР с Пентагоном дипломат на завод доставил, но затем на пару дней остался пешим. Мог и на сегодня остаться, но Вазых аттестовал его техническому в лучших красках, рассказав про резинки и заверив, что только такому парню и можно доверить «Волгу» с ценными пассажирами.
Виталий воспринял высокую честь настолько спокойно, что Вазых малость обиделся и усомнился в том, что настойчивость была уместной. Но Виталий подъехал к дому за десять минут до срока, нехотя признался, что «Волга» вымыта и ухожена его стараниями, к тому же вел машину плавно и уверенно. И сам был спокойный, уверенный – правда, пока ждали Федорова, опять начал было что-то говорить, но тут и Федоров явился. Теперь про барина рассказывал. Как тут не уснешь.
Спать хотелось страшно.
Вазых весь день просидел над справкой и расчетами, отвлекшись только на самый крупный останов в формовочном цеху, который пришлось актировать лично. И сидел бы до утра, кабы не Кишунин. Кишунин, падла, явился к началу смены, как зайчик, помятый, трезвый и виноватый, себе на беду и Вазыху на радость. Он сперва выслушал много разного, потом написал заявление об уходе без даты, а потом весь день пыхтел марктвеновским пароходиком по цехам и АБК обоих заводов, собирал свои данные и сводил общие. Собрал, свел, принес, извинился, сгинул.
Все равно Вазых не спал полночи. Бумажка – это здорово, но ею же в обкоме не потрясешь. Надо говорить, уверенно, четко и так, чтобы слушатели сразу сообразили, что надо делать. А что надо делать-то, вспыхивало в почти успокоившейся голове, и Вазых брал сигареты, закутывался в одеяло и снова шел на балкон.