А они так и не замечали ничего. Выслушали, кивнули, заботливо поговорили и успокоились. У них своя жизнь, у меня своя. Ну забросил радиокружок, ну снова на дзюдо записался – и сразу вот так неудачно. Хотя на самом деле я на дзюдо и не собирался. Ну какой на фиг Петр Иваныч и расстояние между нога и нога, если меня Витальтолич серьезным вещам научил.
Может, еще чему-то научит. Хоть и не хочет пока.
Я и сам не больно чего хотел пока. Ни учиться, ни заниматься, ни тренироваться, ни просто из дому выходить. Тем более что на улице слякоть и грязюка. От нее только плакать и ругаться хотелось – вот это хотелось, да. Ну и грудь болела, если глубоко вздохнуть, – я даже по лестнице поднимался с трудом.
В общем, не до тренировок. Мамка могла успокоиться и радоваться. Хотя она, по-моему, не радовалась и была беспокойной. Даже дерганой, несмотря на все старания, улыбки и штопанье носков. Начнет зашивать, на колени опустит и смотрит на носки, или в окно, или просто на стенку. И так минуту, а то и пять. И глаза непонятные. Невеселые – это точно.
Я разок спросил, не случилось ли чего, мамка сказала: «Нет-нет, все хорошо». Я больше и не спрашивал. Сам ведь не люблю, когда с вопросами, тем более сочувственными, лезут, и отвечаю, что все хорошо.
А чего хорошего-то.
Обычное все было, это да. Не только дома, в школе тоже. По коридорам так же с воплями носились, сшибаясь, пяти-семиклассники, кто-то особо запасливый так же пускал «блинчиком» по рекреации кусок ферроцерия, и он со стуком летел, полыхая снопами острых искр, пока не замечала техничка тетя Вика, которая громко принималась выяснять, какая это сволочь опять хочет школу спалить. Тетя Вика очень интересовалась самой разной сволочью: если не было ферроцерия, техничка, ковыляя через рекреацию, уточняла на весь этаж, какая это сволочь перекосила гардину, не закрыла воду в туалете или трогала ее ведро с тряпками.
И запах в коридоре был тот же – пованивало именно что тряпками, а еще подгоревшим молочным супом из столовки. В столовке, само собой, тоже было как всегда: стулья с расщепившимися фанерными сиденьями, норовившими прикусить ногу даже сквозь брюки, липкие столики с черными углами под плакатом «Пью держа стакан в руке, потому что в молоке сила и здоровье» – Лехан еще ворчал: «А если бы в молоке не было здоровья, стакан в ноге держал бы, что ли?» – и невкусная еда. Но жрать хотелось.
Я пронес поднос через всю столовку и сел подальше от наших, рядом с Шориком, который, по крайней мере, не будет лезть с вопросами и беседами. С тоской отодвинул молочный суп, ковырнул макаронную запеканку, обнаружил традиционно синеватое донышко, отодвинул и эту тарелку, посолил серый кусок хлеба и стал жевать, запивая очень темным мутноватым чаем с привкусом соды. Стаканы они недополаскивают, что ли.