Тяжелым камнем лежало на сердце горестное расставание Г оворуна с родственниками. Мать лишилась чувств, на нее бойцы брызгали холодной водой из фляжек. Она очнется, посмотрит на сына — и опять в обморок. Целовала его безвольно опущенные руки, плакала в голос, как по мертвому причитала. И уже в стуке вагонных колес растаял ее прощальный крик: «…сынок…»
Война, пропади она пропадом…
Передача спецконтингента в созданный для него особый лагерь не заняла много времени — повагонно, в соответствии с личными делами, никакой сложности. Начальник конвоя написал рапорт об установлении личности Говоруна, о добросовестном выполнении старшими вагонов возложенных на них обязанностей.
Затормозилось дело с получением для команды продовольствия на обратную дорогу. Младшему сержанту необходимо было подписать нужные документы по продовольственному аттестату вплоть до командира стрелкового полка, на котором замыкался в своем обеспечении конвой и весь лагерь спецконтингента. Продовольственный вопрос для тыловых частей стоял достаточно остро. Начпрод еле сводил концы с концами, а тут еще «довесок» появился. Нет продовольствия, вот и весь ответ младшему сержанту. В беготне и тревоге пролетел остаток дня. Лишь к вечеру удалось все-таки получить кое-какое пропитание на обратный путь, хотя всего на трое суток, а ехать не менее пяти. Весь день висела негустая изморось. Шинель, гимнастерка — все было влажным, белье липло к телу.
Прежний порожняк уже ушел, на железнодорожных путях остался лишь обжитой вагон для конвоя. «Хорошо, что сообразил оставить бойцов для охраны, а то и его бы не стало».
Бегать по кабинетам и складам пришлось одному начальнику конвоя с помощником, остальные бойцы отдыхали.
Лишь только команда собралась, вагон был прицеплен к проходящему товарняку. Вадим так намотался за день, что уснул, не дожидаясь отправления поезда. Проснулся он в кромешной темноте, вагон неистово бросало из стороны в сторону: не усидишь и не улежишь спокойно на одном месте. И, главное, пронизывающий насквозь холод. Вадима колотил озноб, зуб на зуб не попадал, а влажная одежда не грела. О топливе для печки никто не позаботился. Он сел на нарах, дергаясь всем телом. Проснулся рядом боец из станицы Клетской.
— Земляк, ты не доживешь до утра в таком состоянии.
— М…м… — не смог выговорить ни слова младший сержант.
— У меня есть бутылка самогона, родственники Говоруна сунули на прощанье, — шепотом сообщил сосед, — выпейте, должно полегчать.
Вадим лишь утвердительно кивнул головой.
Поллитровая алюминиевая кружка была выпита залпом, одним махом. Дрожь в теле почти сразу прекратилась, появилась членораздельная речь.