Но вот и дом родной. Обошел вокруг. Постучал щеколдой — тишина. Еще раз постучал, услышал наконец тонкий девичий голосок:
— Кто стучит?
— Я, твой родной брат.
— Мои братья на фронте.
— Лидок, это же я, Сергей.
— Ой, мамочки! — радостный крик долетел до небес.
Выбежали отец, мать. Без ума от счастья целовали сына, причитали.
— Господи боже ты мой, откуда? Какими судьбами? Почему не сообщил?
Угомонились за полночь. Мать остепенила говоривших: «Будя на нынче, Сережа устал». Она все время молча глядела на сына, держала его ладонь в своей, поглаживала раненое плечо.
А рано утром, откуда только люди узнали, соседи, знакомые, родственники, эвакуированные… Всем хотелось посмотреть на вернувшегося живым и здоровым Сергея. Сыпались одни и те же вопросы: «Не видел..?», «Не знаешь?», «Как там война, когда кончится?» Пришла и тетя Тося Московина.
— Сережа, тебя не узнать! Четыре месяца не видела, изменился ты здорово. Уже не мальчик — мужчина! Похоже, у войны свой отсчет прожитого времени.
К вечеру всей семьей поехали к деду Дмитрию. Отец работал шофером на «эмке», возил председателя райисполкома, отпросился на денек побыть с сыном.
В Горшовке те же вопросы. Дед прослезился на радостях, засуетился. Как же, первый офицер в роду Бодровых! Бабушка Феня заохала: «Я же не приготовилась встретить дорогого внучка».
У деда нашлись две бутылки «Русской горькой», берег «для случая». Своей семьей провели весь вечер в разговорах и рассказах. Жаль, что нет Вадима.
— Где-то далеко служит, — качает головой мать.
— Все в воле божьей, — добавляет бабушка, — может, живыми останутся. Иван, отец твой крестный, тоже на фронте, воюет. Помоги ему, господь.
Погорился отец:
— Бронь кончается в марте, а продлять больше не будут. Мать с Лидой останутся одни.
Лида це отходила от брата.
— Не встревай, — каждый раз останавливала ее мать, когда она хотела что-то сказать брату.
Никак не удавалось остаться наедине, не терпелось рассказать все, что знала и слышала от других. Только утром брат с сестрой смогли пойти вдвоем в сад к Панике, к любимому мостику. Летом с него можно нырять, а можно просто посидеть, посмотреть на подводную жизнь жучков-паучков, послушать лягушачьи концерты, шепот талов и вербы. Сейчас здесь тихо. Водная гладь не шелохнется, и только то в одном, то в другом месте беззвучно расходятся круги. Жизнь идет! Война далеко, но ее дыхание коснулось и этого райского уголка. В хуторе одни женщины и старики, много эвакуированных. У дедов живут две молодые женщины-еврейки: Броня и Соня. Они из-под Бердичева добирались до Горшовки. Никак не успокоятся, просят разрешения у деда отрыть щели в саду на случай, если появятся немецкие самолеты, не верят, что фашисты сюда не придут.