Однако, чем сильнее она пыталась загрузить себя привычной работой, тем чаще её мысли и взгляд возвращались к одинокой фигуре на посиделочной. Ксана злилась непонятно на что и пыталась убедить себя, что ей незачем проявлять заботу о том, кто едва не поломал ей жизнь… или ещё поломает.
Но, видимо, все врачи, все знахари и травники устроены одинаково. И мыслят далеко не привычными для других людей категориями. Вот у воинов — всё просто: есть враг — ты его должен убить. Попросил пощады — пощади. Или не пощади — твоё дело. И какое дело, если враг, допустим, ранен или связан, беспомощен? Это война, ты — воин, а он — враг. Твоя и его работа — убивать врагов. Но сейчас сильнее ты, а не он. Поэтому — убей! Или пощади — если захочешь. Всё просто.
…Ксана закусила губу. Да, Туту — её враг. Но сейчас он ранен. Ему больно, он страдает — хоть и пытается не показывать этого, упрямец. А она — Ксана Жабенко — не воин, а лекарь. Хоть какой-то и пока что единственный в Деревне! И её долг — помогать, снимать боль, облегчать страдания, отгонять смерть. А перед болью и смертью все равны. Нет ни друзей, ни врагов. Есть только бесконечно страдающие люди — и их глаза, наполненные болью и мукой… Должна ли она, лекарь, оставить без помощи человека только на том основании, что он — враг?.. Отдать его на растерзание боли?..
Ксана ненавидела боль. Ненавидела — потому что сама очень плохо её переносила. И прекрасно знала, каково это — страдать от боли.
Резко выдохнув, девушка спустилась с крыльца и подошла к сталкеру, сидевшему к ней спиной. Правда, на последних шагах храбрость покинула её, и травница в нерешительности остановилась, прикидывая: а вдруг он отвергнет помощь и прогонит её?.. Вот стыд-то какой будет!
Ну тогда она вообще перестанет предлагать ему какую-то помощь! Пусть его болотные ведьмы лечат!
— Давай я твою рану обработаю?.. — наконец, решилась она. Фраза прозвучала очень робко и тихо, однако, её услышали.
Туту медленно развернулся к ней чуть ли не всем корпусом, и на мгновение в его глазах мелькнуло изумление.
— Обработай… — помолчав, кивнул он.
Не желая подвергать его раненую ногу пытке перехода с посиделочной на веранду их дома, Ксана, пробормотав: «Я сейчас!» — со всех ног кинулась за своей аптечкой.
Дальнейшее проходило в гробовом молчании. Ксанкины пальчики невесомо порхали над раной, извлекая пулю (к счастью, кость была не задета, повезло!), промывая, накладывая заживляющую смесь трав, перевязывая… Но обычно разговорчивая в такие моменты девушка (болтовня вместо обезболивания) на этот раз не могла выдавить из себя ни слова и только старалась как можно легче касаться поражённого места, чтоб не причинить ещё большей боли. На пациента своего она тоже старалась не смотреть, всецело сосредоточившись на его ране. Всего только одну фразу Туту услышал от неё — когда она накладывала мазь: