«Милая ты моя, родная, – думал Борис, глядя в слепое, заиндевевшее окно вагона. – Прости, что пришлось тебя обмануть… Прости, что отправляюсь в такую даль, откуда, может быть, нет возврата… В одном я тебе не солгал, покуда жив, буду спешить к тебе изо всех сил… Весь Марс, со всеми его чудесами, не заменит мне тихого чуда твоих глаз…»
Он не заметил, как задремал под мерный перестук колес, привалившись плечом к стылой вагонной стенке. Разбудил его простуженный голос кондуктора:
– Терийоки, господа, кто сходит… Терийоки…
Сойдя на дощатый оледеневший перрон, Борис сразу увидел встречающего. Маленький человек, до самых глаз закутанный в меха, внимательно посмотрел на него из-под лисьего треуха и жестом велел следовать за собой. Вокруг суетился простоватый провинциальный люд, навьюченный мешками и корзинами. Финский медлительный говор мешался с крепким русским словечком. Мальчишки наперебой предлагали проезжающим пироги да сбитень. Дико было даже представить, что среди этой толкотни вдруг может затесаться субтильная фигурка марсианина. И тем не менее вот он, стремительно лавирует в толпе землян. Борис заметил, что в отличие от своего соплеменника Тэо не испытывает затруднений с передвижением в условиях земного тяготения. Нагруженный поклажей, приват-доцент Беляев едва поспевал за ним. Поневоле опять подумалось о розыгрыше. Так и не обмолвившись ни словом, они вышли на пристанционную площадь, где Тэо указал на розвальни, видимо нанятые им в городке для продолжения путешествия.
К удивлению Бориса, хозяин розвальней передал вожжи марсианину, пробурчав:
– Значица, как договорились, барин… Оставите санки у старика Пьехалы…
Тэо молча кивнул ему, протянув «катеньку». Мужичок крякнул от удовольствия. Еще бы, вся его упряжка, вместе с лошадью и санями, стоила меньше. Борис водрузил баул на розвальни, упал боком на сено, устилавшее доски. Марсианин, как заправский крестьянин, вскочил на передок, щелкнул вожжами. Зрелище сие было столь комичным, что Борис едва не расхохотался. Путешествие к Марсу начиналось весьма буднично. Управляемые пришельцем из иного мира деревенские сани, выехали на проселок, что пересекал «чугунку» и углублялся в заснеженный лес. Мухортая кобылка хорошо знала свое дело. Взрывая широкими копытами снег, она резво тащила тяжелые розвальни в синий просвет между двумя рядами лесных великанов, накрытых тяжкими шеломами из белого серебра.
Поглядывая на своего возницу, Борис не переставал изумляться, с какой легкостью тот управляется с упряжкой. Вблизи Тэо не казался столь субтильным. Лисью шубу его по бокам что-то распирало, как будто марсианин привесил под мышки резиновые пузыри с водой. Огорчало, что Тэо молчит, а ведь приват-доценту хотелось задать ему великое множество вопросов. Так они и ехали в молчании. Отбиваемое размеренным топотом кобылки, время убегало вдаль. Короткий зимний день потускнел. В просвете дороги покачивался алый мазок вечерней зари. Борис начал задремывать, но к затекшему в неподвижности телу прокрался холод. Сквозь оцепенение астроном вяло подумал, что надо бы подняться с розвальней и разогреть мышцы. Ему даже показалось, что он исполнил это намерение, как вдруг сани резко остановились и кто-то резким, высоким голосом произнес: