Гаранин, отвернувшись, пробурчал в подушку:
— Горе… от… ума…
— Ты его протирай, протирай, — хмыкнул Димыч, — вот уже и на человека похож!
Лука и протирала. Спину… Бок… Ноги… Стащить бы с него боксёры, переодеть в чистое! Подумала — и зарделась как красна девица. Да чего она там не видела-то, в боксёрах?
Алхимик осторожно, но быстро, резал присохшие бинты, одновременно поливая их странно серебрящейся жидкостью из пластиковой непрозрачной бутылки, извлечённой из своего рюкзака. И жидкость, и бинты дымились и шипели. Гаранин неожиданно дёрнулся и тоже зашипел.
— Держи его! — бросил Хотьков и вдруг заорал: — Сильнее!
Лука со всей силы навалилась на изогнувшееся дугой тело. Вздулись рельефные мышцы, — и почему она раньше не замечала, что Гаранин настоящий качок, как те парни, что разговаривали в ‘Чёрной кошке’ о разных монстрах… Подумала и сразу вспомнила: ‘- Я не Видящий, со мной так не получится!’ — ‘- А кто ты?’ — ‘Смотритель кладбищ’.
Из потрескавшихся губ Яра рвалось хриплое рычание. Такое не мог издавать человек…
Димыч всадил второй шприц — прямо ему в грудную клетку. И когда успел набрать?
Лука лежала на Гаранине грудью, потом вообще перебралась на кровать, залезла на него верхом, блокируя бёдрами его ноги, пытаясь прижать собственным весом к матрасу. Весу-то было… Он мотал её, как мустанг — ковбоя неумеху. А затем вдруг застонал и обмяк. Затих. Лишь блестели бешено из-под полуприкрытых век по-кошачьи сузившиеся зрачки.
Хотьков вновь взялся за ножницы. Бинты, наконец, опали, явив чудовищно распухшее предплечье, в буграх и уплотнениях, белый излом кости в ране и три рваные полосы выше, на странного, зеленоватого цвета коже. Больше всего они походили на следы когтей. Когтей здоровенной трёхпалой лапы.
— Чёрт! — совершенно спокойно сказал алхимик. — Так это не гуль был… Альгуль… Моего НЗ тут не хватит! Плохо дело! Мышцы уже перерождаются…
— Что с ним? — пересохшими от ужаса губами спросила Лука. — Он умирает?
— Умрёт в первое же полнолуние, — кивнул Димыч, отчаянно морща лоб, — но до этого станет весь таким, как предплечье, видишь? И кинется убивать! Дурак! Гаранин, я не думал, что ты такой дурак!
— Сумма… — вдруг чётко сказал Яр. Он смотрел на алхимика этими самыми кошачьими зрачками совершенно серьёзно. — Мне нужны деньги!
— Никакие деньги не стоят жизни! — поморщился Хотьков.
Гаранин едва уловимо усмехнулся.
— Ты даже не представляешь, как прав, Димыч! Но в нашем грёбаном мире деньги — иногда то, что может подарить если не жизнь, то надежду на неё!
Лука разговора не слушала. Так и не могла отлипнуть глазами от разлома в ране, трёх кровавых полос и кожи вокруг — зеленовато-мертвенной, бугристой. Умирает? Этот парень, которому она носом упиралась в футболку с изображением какого-то гада, рыдая о жизни, что не смогла спасти? Внутри будто разворачивалась горячая пружина, опаляющая огнём кожу, руки, пальцы. Нет, это неправильно, умирать вот так, превращаясь во что-то, явно отдающее мертвечиной, с этим ненормальным блеском в глазах и ещё более ненормальным спокойствием. Нет, это неправильно — умирать сейчас, ведь каждому отмерен свой срок! И той девуле в ботильонах на каблуках был отмерян, да вот кто-то решился нарушить, а она не смогла остановить… Не смогла! Не смогла умерить злость на брата — и он пострадал! Может быть, останется калекой на всю жизнь! Не смогла спасти… Неужели и здесь не сможет!