У Толстого начинался первый рабочий день.
* * *
В дверь постучали. Рюкзак выпал из рук Профессора, зазвенели недоразбитые осколки тарелок.
– Не успели!
– А, а, а, – Белочка заикалась, – А давай скажем, что никого нет дома!
Профессор косо на неё глянул. Она укусила себя за большой палец. Стук не повторился. Профессор на цыпочках подошёл к двери и глянул в шёлку.
– Никого!
– Может, они ошиблись дверью?
– Ага. И улицей ошиблись. И деревней. И лесом. Случайно мимо проходили. Прятаться надо. Нет, нет, не туда.
Профессор вытащил Белочку из-под стола.
– Давай в погреб.
Передвигаясь почему-то на карачках, гномы подползли к крышке погреба. Профессор взялся за ручку. В крышку постучали. Снизу.
– А-а-а!
Белочка подскочила вверх и вбок, как перепуганная кошка, Профессор упал на крышку сверху.
– Беги через дверь! Я их тут задержу!
Но задержать их, кто бы они ни были, не получилось. Люк вместе с лежащим на нем Профессором со скрипом приподнялся.
– Прошу вас простить мою настойчивость, – раздался голос из образовавшейся щели, – не могли бы вы разрешить мне войти?
– Бум, бум, бум!
Профессор попрыгал на крышке, пытаясь её закрыть, но щель не уменьшалась ни на миллиметр. Белочка стояла, держась за ручку двери, готовясь выскочить на улицу.
– Прошу прощения за мою неделикатность, если я вам помешал, – продолжал голос, – если я не вовремя, я могу зайти попозже. Скажем, через тысячелетие.
– Чего?
Профессор перестал прыгать и нагнулся, пытаясь заглянуть в подпол.
– О, я, кажется, неверно сформулировал. Через тысячячасие? Тысечеминутие? Тысячасекундие? Да, верно, тысячасекундие.
– Э-э-э, через пятнадцать минут, – перевёл на гномий язык Профессор. От испуга он считал, как калькулятор.
– Мне кажется, это не подземный гном, – осторожно сказала Белочка, стоявшая у двери.
– Мне тоже так кажется. Подземные гномы вдесятером такое слово не выговорят.
Профессор встал на колени на крышку погреба, упёрся руками в пол, опустил между ними голову и заглянул в щель между полом и крышкой. Из темноты на него смотрели черные глаза. Совершенно черные. Полностью. Ни склеры, ни радужки. Они блестели в луче света на чёрном лице. Глаза мигнули. Профессор мигнул в ответ. Медленно. Закрывшись, его глаза не захотели открываться.
– Ты… кто? – наконец выдавил он из себя.
– О, это сложный вопрос. Я с удовольствием на него отвечу, но, быть может, вам будет удобнее слушать сидя на стуле, а не у меня на голове? Не сочтите меня невежливым, я не настаиваю, но мне такое предложение кажется разумным. Я беспокоюсь только о вашем комфорте.
– Белка, – прохрипел Профессор, так и стоявший вниз головой, – что он сказал?