Саулина помолчала, пошмыгала носом. Мокрая вся насквозь, волосы аж кудрявиться перестали, льёт с них. Мешковатые штопаные штанищи тощие ноги облепили – смотреть жалко. Но голову решительно вскинула:
– Ладно, вернусь, если просите. Я вам верю, что вы всё это не просто так говорите, чтобы от меня отвязаться.
Верит… Везёт же ей, Ярле, в Лоретте с такими людьми, которые в своей вере искренни.
– Пошли, – Самай мотнул головой, Саулину за собой следовать призывая. Зашлёпали они друг за другом по лужам. – Хочешь, кукурузу дам? Только одну…
Ярла смотрела им вслед, пока за угол не завернули. Потом повернулась опять к братству. Доски заборные действительно беззвучно отодвинулись. Как насчёт сторожей у двухбережников?.. Ну, если и есть они, то в непогодь внутри домов сидят, дозором по дворам да огородам ходить не потащатся. Самай – он своё дело знает, не ошибётся, когда безопасно тыквы да кукурузу у братьев таскать.
* * *
Время в заточении тянулось для Лорка бесконечно долго. Хотя отчасти это не было для него чем-то очень уж необычным. Отец Воллет, бывало, велел ему по дню, а то и по два-три безвыходно в келье сидеть, питаясь хлебом да водой, и молиться беспрестанно – одна из мер борьбы с его, Лорка, грешной от рождения природой. Но тогда он всё-таки точно знал, что рано или поздно его выпустят. Сейчас такой уверенности не было – разница огромная.
Лорк внимательно оглядел своё убогое жилище. Прежде чуть не каждый день его видел, но снаружи. И не думал, что когда-нибудь внутрь попадёт. Впрочем, нет, три дня назад, после того как Воллет его во внутреннем зале библиотеки застал, думал. Но в тот раз обошлось. А теперь…
В прежние-то времена ещё и презирал он тех, про которых знал, что запирали их тут. Одного, Бъерга, на памяти Лорка за воровство у другого брата наказали. У братьев-то и воровать особо нечего, а этот Бъерг на ларец красивой работы, для священных книг предназначенный, позарился – поднялась рука… Все тогда его осудили, а он покаялся, но всё равно не одну неделю в повинной хижине провёл, а потом ещё и плетьми отстегали его. После того только прощение ему было даровано. Другой, Кеон, за такой грех сидел, про который вслух сказать стыдно. А второго виновника, который помоложе, тоже заперли, но в келье, потому как повинная хижина в обители одна. Этого младшего, плетьми наказав, простили, а Кеона, месяц или больше взаперти продержав, из братства с позором выгнали.
Ну вот, теперь и он, Лорк, в числе узников. Пришёл его черёд изнутри хижину осматривать: нельзя ли отсюда выбраться как? Вряд ли. Вместо окна – продольная щель, через которую узкий луч едва проникает, только благодаря этому скудному свету здесь и можно что-то разглядеть. Дверь на замке. Не стену же головой прошибать… А другого не предпримешь ничего – руки-то за спиной скручены, развязать их никто не удосужился, а самому узел ослабить не удаётся. Тут, тьфу ты, изловчиться хотя бы, чтобы одежду не замочить, как по нужде захочешь… Ведро, вон, для этих целей поставлено. Пока пустое, дышать можно. А как день, другой, третий просидишь… Часто ли убирать-то потрудятся? Есть дадут – словно какой-нибудь волк или лисица в зверинце, в своей вонючей клетке будешь жрать.