Несколько раз мы обсуждали одну особенно злобную атаку на нее как на источник информации о Маяковском. Лиля и Катанян были крайне расстроены и спрашивали у нас совета. Ретивый поэт Смеляков разразился длинной диатрибой, доказывая, что Лиля и “евреи” десятилетиями скрывали от народа подлинного Маяковского. Местами статья была настолько гнусной, что не годилась даже для советской прессы; один известный журнал опубликовал ее в сокращенном виде. Лиля дала нам экземпляр статьи целиком, в надежде, что мы найдем, где ее напечатать, и тогда будет покончено с нападками. Мы отослали статью разным западным специалистам по Маяковскому, но они не сочли нужным на нее отвечать.
С нашей точки зрения, самым интересным в коллекции Бриков был полный рукописный текст замечательной книги Пастернака “Сестра моя – жизнь”. Когда Лиля сказала нам о нем, мы взволновались, и она отвела нас в свою спальню, где хранила в сундучке отборные сокровища. У Пастернака вообще был красивый крупный почерк, а в этой рукописи – особенно. Но, главное, этот вариант, подаренный Лиле, отличался от опубликованного во многих деталях – и эпиграфами, и в самом тексте. Они сразу разрешили сфотографировать рукопись и опубликовать. Они были удивлены, что мы считаем важным представить этот вариант публике. Но фотография – не мой конек, а тут тем более надо было добиться ровного освещения каждой страницы. Дело оказалось трудным для любителя, и я не довел его до конца. (Окончательный вариант, хотя и неполный, все же будет опубликован.)
Лиля убеждала нас опубликовать разные другие вещи. Самым показательным ее предложением было “Что делать?” Чернышевского. Она говорила о романе с энтузиазмом (как будто мы о нем даже не слышали) и утверждала, что, если мы напечатаем его в английском переводе, это будет большой коммерческий успех. Сексуальные нравы, проповедуемые Чернышевским, возможность любви втроем (предположительно осуществленная Маяковским и Бриками) произвели на Лилю сильное впечатление – она сказала Эллендее, что это важная книга в ее жизни.
С чисто человеческой стороны самым интересным был рассказ Лили о неизвестной дочери Маяковского от американки, сочувствовавшей коммунистам, – роман случился во время его поездки по Соединенным Штатам и Мексике в 1925 году. Этот неизвестный сюжет всплыл в разговоре о возлюбленных Маяковского. Начался разговор с Татьяны Яковлевой, и так совпало, что она и ее муж Александр Либерман, арт-директор “Вога”, жили через улицу от наших нью-йоркских друзей Артура и Элейн Коэнов. К этому же сюжету, сказали мы, есть еще один случай, только более таинственный: мы были в Калифорнии с Иосифом Бродским. После приема к нам подошел старый приятель и с заговорщицкой улыбкой сказал: “Вы знаете, что сейчас с вами в зале была любовница Маяковского?” Мы не знали, но он распространяться не стал. Лилю это взволновало, и она спросила, знаем ли мы, что у Маяковского была дочь, зачатая во время поездки в Америку, но о ней мало что известно. У нее же самой сведения только очень старые. Катанян был явно недоволен этим разговором и безуспешно пытался удержать ее от дальнейших подробностей. Но мы продолжали расспросы, Лев и Рая – тоже; Лиля все больше и больше увлекалась загадкой, полагая, что мы сможем ее решить – узнаем нынешнюю фамилию и адрес незаконнорожденной дочери – и что с ней сталось после двадцатых годов. Удивительно было ее глубокое чувство к Маяковскому и чувство ответственности перед его наследниками. Не было никакой ревности к женщинам, о которых шел разговор, – наоборот, казалось, она считает себя частью этого сообщества.