Тогда я и решил попробовать старое, проверенное опытом средство, которое не без успеха использовал уже много раз. Однажды я застал ее у себя в комнате – она, по обыкновению, с отрешенным от всего мира видом, наклонившись, мыла пол. Я зашел в комнату и, видя, что она совершенно не смотрит в мою сторону, приблизился к ней сзади и резким движением запустил руку прямо под юбку. Возможно, что я сделал ей несколько больно, так как она рванулась и, хотя я не отпускал ее, выпрямившись, вырвалась. Вопреки моим ожиданиям, она не ударила меня и даже не закричала. Только бросила тряпку и с удивительным для нее проворством выскочила из комнаты, даже не обернувшись. Слушая, как она, топоча, спускается вниз, я остановился посреди комнаты, чувствуя, как еще секунду назад обжигавший меня огонь сменяется чувством неимоверной досады, к которому примешивались неловкость и разочарование. Нет, она явно обманула мои ожидания – даже в такую минуту, подобную которым (если они вообще бывали когда-либо в ее жизни) она наверняка испытывала очень давно, оставшись верной своему серому естеству.
Мне даже стало несколько обидно, и я подошел к окну, задумчиво набивая табаком свою длинную фарфоровую трубку. На улице с самого утра шел мелкий, промозглый дождик, как нельзя лучше соответствующий моему теперешнему настроению. Я высек огонь, но не успел поднести его к чашке, как в комнату, распахнув дверь, крупными шагами вошел мой отец. Это всегда было с ним, когда он бывал сильно раздражен, что случалось крайне редко, но теперь, судя по его побледневшему, перекошенному лицу, он пребывал в сильной ярости. Подойдя ко мне, он выхватил у меня из рук трубку и с размаху швырнул ее о каминную решетку с такой силой, что осколки брызнули в разные стороны…
– Ты что себе позволяешь… – прошипел он мне прямо в лицо.
Эта старая дура не нашла ничего лучше, как нажаловаться ему на меня.
– Ничего особенного, – ответил я как можно мягче. – Просто Бета старая одинокая женщина, и я подумал, что… – Ты решил, что перед тобой очередная кабацкая шлюха?! – прокричал отец. – Мало того, что ты погряз в мотовстве и разврате, спуская на ветер деньги, которые достаются мне с таким большим трудом, так ты еще смеешь тащить свои замашки сюда, в свое родовое гнездо! Запомни раз и навсегда – пока я жив, я не потерплю в своем доме Содома и Гоморры и не позволю устраивать здесь притона! Ты оскорбил своим поведением человека раза в два старше тебя самого, и я еле уговорил ее остаться у нас…
Еще долго он кричал на меня, а потом, когда несколько успокоился, произнес: