Меня Дженни откровенно недолюбливала, всегда смотрела в мою сторону очень недоброжелательным взглядом и общалась со мной только в самом крайнем случае. Заговорить с ней для меня было крайне непросто– всё зависло не только от окружающей обстановки, но и ещё от её собственного расположения духа. И почти в самом конце третьей недели мне удалось таки подловить этот благоприятный момент.
Поняв, что ситуация благоволила мне, я решил действовать незамедлительно. Взяв бутылку хереса (насколько я смог изучить ее вкусы, она обожала это вино) я явился к ней на прямо на кухню, якобы забредя от нечего делать. Самая горячка тогда уже спала, и людей там было немного. Дженни стояла у плиты, помешивая половником в котле – пар обволакивал ее суровое морщинистое лицо, твердо сжатые губы. Мое появление явно не пришлось ей по душе, но показанная бутылка сразу переменила ее настрой. Тут же у плиты, не отходя от дел, мы хлопнули по стакану, а потом потихоньку разговорились. Я довольно быстро перевел тему разговора с разных пустяков на Мулан. Я не замедлил особо отметить ее упрямое желание не общаться ни с кем, иной раз граничащее просто с оскорблением.
– Вы не можете так говорить о ней, сэр! – сказала Дженни сердито. – Так как совершенно не знаете ее! Бедная сиротка, которая не без чьей-то злонамеренной помощи вбила себе в голову эту идиотскую легенду…
– Но ведь и мне кажется, что она благородного происхождения, – осторожно сказал я.
– Без сомнения, сэр, как и то, что ее вышвырнули из отчего дома подальше, как неугодную наследницу. И вышвырнули на самое дно к таким свиньям, как Галлахер, специально, дабы она никогда не смогла возвратиться назад, до конца своих дней слепо веря в какое-то проклятье! Уж поверьте мне, сэр – я столько раз видела такое на своем веку! На что только не способны люди ради наживы… – Из глаз ее пошли медленные, круглые слезы, которые начали капать вниз, скатываясь по переднику. Повариха сердито отвернулась, утирая глаза подолом.
– А ты, стервец, чего уши греешь?! – неожиданно взвизгнула она, заметив неподалеку кухонного мальчишку. Замерев с кастрюлей в руках, он, разинув рот, уже больше минуты слушал наш разговор.
– Пошел вон отсюда! – И, безобразно выругавшись, Дженни запустила в него половником. Едва увернувшись от тяжелого гостинца, мальчишка мгновенно исчез.
– Ну, Дженни, – успокаивающе сказал я, положив ей руку на предплечье. Она грубо отпихнула ее назад, продолжая смотреть в сторону.
– Простите, сэр, – сказала он через несколько секунд, – я очень переживаю за Мулан – она стала мне как дочь. Она еще совсем наивная и такая ранимая! А вокруг столько прохвостов!