— Вечером уезжаю, — сухо ответил майор.
Разговор явно не клеился. Я решил, что пора вежливо расставаться, но неожиданно для себя спросил:
— А какими судьбами в Ленинграде?
Дмитрий Николаевич некоторое время смотрел на меня, видимо решая — говорить или нет, и наконец произнес:
— Семь лет назад умерла моя жена — Елена Николаевна Бортник. Она просила похоронить ее рядом с матерью, в Ленинграде. Поэтому каждый год я на один день приезжаю в этот город.
— Простите, я не знал. Как это случилось, ведь насколько я помню, она была молодой, красивой и здоровой женщиной?
В глазах майора вдруг отразилась такая сильная боль и тоска, что я пожалел о своей назойливости.
— Ее все-таки убили, — выдавил он из себя. — Медленно, но верно.
— Не понял…
Я был крайне удивлен и почувствовал необычайное волнение, какое испытывал всегда находясь на пороге неизвестного.
— И не надо, — ответил Дмитрий Николаевич. — Это мрачная история.
И опять наступила пауза. Я уже начал подыскивать нужные слова, чтобы раскрутить майора на исповедь, но он сам сделал первый шаг.
— А знаешь, давай выпьем. Я последнее время делаю это в одиночестве, но сегодня мне кто-то нужен. Ты ведь знал Лену. Давай помянем. Я тут уже раздавил одну на кладбище.
— Я заметил, — сказал я.
Честно говоря, мне не хотелось на этой почве поддерживать компанию, ибо я человек непьющий и пропускаю рюмочку лишь на Новый год и в дни рождения близких и друзей. Но отказываться было неприлично, тем более, что я сам невольно напросился. К тому же мне чрезвычайно интересно было услышать рассказ о смерти Елены Николаевны.
Я видел, как майор тяжело переживает смерть жены, несмотря на то, что прошло уже столько лет. Мне показалось, что Зотов хочет выговориться, но профессиональная привычка держать язык за зубами мешает ему. Дмитрию Николаевичу необходимо было излить все, что накипело в душе.
— Мы обязательно помянем, — заверил я, сочувственно кивая головой. — Елена Николаевна была прекрасной женщиной. Кстати, напротив нас неплохой бар.
Майор согласился, предупредив, что все расходы берет на себя.
Перейдя на другую сторону Садовой, мы вошли в бар. Устроившись в свободном углу, Дмитрий Николаевич заказал коньяк и кое-какую закуску.
Первую рюмку пропустили молча. Зотов подпер голову руками и, казалось, отключился от внешнего мира.
За стойкой работал телевизор. Диктор в который раз поносил августовских путчистов и восхвалял героических защитников Белого дома.
Неожиданно майор гаркнул бармену:
— Эй, шеф, погаси ящик, слушать противно!
Бармен несколько опешил, а затем нагловато-вежливым тоном спросил: